Интерпретация Движителей нашла сторонников среди машин. Со временем интерпретация переросла в Интерпретации — воинствующее учение, которое опутало машинный разум. На время были прекращены военные действия, ибо поиски функционального целого преследовались среди подгармонии структуры. Интерпретации стимулировали проникновение многих Движителей в космические просторы. Они пустились в плавание в такие огромные радиальные моря, о которых и сами не подозревали. Собираясь в группы для самообороны, Движители вынуждены были уступить силе, стоявшей ан пределами их понимания. Они формировались в своего рода протопланеты и таким образом постигали в час своей гибели мистический смысл, поисками которого занимались.
На протяжении длительного периода трансформаций и развития все же существовало множество видов первичных машин, преобразовывающих теоретические возможности в функциональные и находящих процесс трансформации нелепым и неприемлемым.
Традиционалисты не привнесли ничего нового в доктрину: чересчур разумные или слишком недалёкие, они продолжали трудиться и смысл своего существования видели в труде. Некоторые из них предпринимали попытки создать что-то новое в сфере труда. Уменьшив себя в размерах, они перешли на опыление растений; они начали заниматься тем, что ранее входило в обязанности различных фелюмов насекомых — пчёл, ос, мух и бабочек. Прекрасно выполняя свою работу, эти натурализировавшиеся чужаки Земли рассеялись по всему миру задолго до Тысячелетия Войн. Затем стали исчезать и пропали совсем.
Их заменили машины, которые методично и целенаправленно совершенствовались, пока, наконец, не стали полными прототипами своих оригиналов.
Человечество не было заменено.
Машина всегда преследует определённую цель; даже медитации Движителей — трудные для понимания — направлялись на достижение вполне прагматичных целей. Сознание машин напоминало поток воды, который двигается только в сторону понижения, не задумываясь о том, что он делает.
Сознание человека — более тонкая вещь; менее строго направленно, способное в отдельных случаях растекаться в разные стороны одновременно. Пройдя через Тысячелетие Бесплодия, человечество превратилось в стадо разрозненных племён, существующих в полном согласии с меркантилизмом жизни роботов.
Среди этих племён солитяне выделялись уровнем своего развития, правда, ненамного превышающим уровень варваров. Их социальный строй представлял собой не очень сложный механизм; они ходили босиком по грязному земляному полу домов, хотя в материалистическом понимании продвинулись достаточно далеко — научившись управлять субатомным миром.
Сейчас солитяне для нас — нечто таинственное. Они жили в мире тайн. По крайней мере, их жизнь — константа в постоянно меняющемся Уравнении Жизни.
Медленно тащившаяся лошадь загребала копытами древнюю пыль, которая поднималась клубами и тотчас же опускалась. Иногда мерин наступал на редкую поросль клевера и лаванды.
Старик лет восьмидесяти величественно восседал на светлой масти жеребце, направляясь в долину Яблонь. Годы сделали его лёгким и согбенным, словно древний ивняк.
За ним внимательно следил Ялеранда. Когда он увидел из своего укрытия старика, на его детском смышлёном лице промелькнуло что-то неуловимое от зрелого мужчины. Кожа его тела была гладкая, как кожура яблока; движения резкие. Кроме своего воображения, мальчик друзей не имел. В свои восемь лет он кое-что снал о жизни. Он крался за стариком. Так волк, выжидая, следит за пасущимся оленем.
Старика звали Чан Хва. Это Ялеранда прознал от людей из деревни, слоняясь без дела около единственного деревенского кабака. Выяснить все остальное о Чан Хва помогла наблюдательность мальчика. И хотя Ялеранда твёрдо наметил старика в жертву, всякий раз при виде его непонятный страх охватывал мальчика.
Осторожный.
Восемь лет — это только восемь лет, отделяющие от чего-то, что напоминает смерть; память о несуществовании порождает осторожность. |