— Рони, детка, с тобой все в порядке? — заботливо спрашивал он, вытирая слезы с бледного личика любимой, хотя у самого по щеке текла струйка крови, много раз размазанная во все стороны. Он забыл обо всем, так был рад.

— Все о'кей, Дан, — ответила Рон своей дежурной фразой. — Обними меня…

…В небесной трещине начинался кровавый рассвет…

107

Я помню глупый и старый учебник по русскому для пятого класса. И тему для сочинения: «Почему я считаю книгу своим другом?» Она всколыхнула мою душу, как стоячую воду — до самого ила, до самого дна и безжалостно вынесла спокойствие из берегов. Книгу? другом? что за чушь?!! Ведь это не живое существо. Это дверь в иной мир… и картины, и мечты, и музыка… тоже двери. И есть люди, кому дано их открывать… Или придумывать?..

Существует ли что-нибудь там, где нас нет? Есть ли мир, вспыхнувший в воображении художника, писателя, поэта… в общем, творца… есть ли?

Я шел по своей выставке, меря шагами коридор. Я смотрел на свои картины, свои трехмерные миры, сошедшие с экрана монитора…

Я любил их. Я жил в них. Я явил их людям.

Но, вглядываясь в лица, я видел мутные равнодушные глаза… я видел блестящие профессиональной завистью глаза… Я ловил восхищенные и гневные взгляды… и взгляды, наполненные любыми оттенками эмоций, но ни в одном не встретил понимания…

Впрочем, я не представился… Меня зовут Владислав. Мне чуть больше сорока. Я художник, но мой холст — компьютерный монитор, а кисть — радиомышка (и любовь всей жизни — 3D Studio Max 6;). А впрочем, раньше я был обычный художник.

Я затворник, одинокий волк и старый холостяк. Могу неделями сидеть в своем логове, с пивом и лапшой fast-food, небритый и немытый, слушать Раммштайн или Металлику и рисовать свои миры. Или пытаться писать стихи и размышлять о смысле жизни… не, я ненормальный — размышлять об этом в таком возрасте… Просто мне почему-то важно, зачем я родился, и что мне суждено — умереть и быть забытым или оставить о себе в мире добрую память… а может быть, изменить его судьбу…

В последнее время я решил поверить в людей. Я устроил собственную выставку. Над названием долго не думал, и табличку накалякал сам, вспомнив, как держать в руках обычную кисточку: «ГАЛЕРЕЯ МИРОВ. Выставка трехмерных картин. Вход, — тут я долго думал, но потом написал: — бесплатный»…

И вот я иду по коридорам своей «Галереи», зажатый в неудобный выходной костюм с галстуком-удавкой, иду под ежа постриженный, чисто побритый и благоухающий одеколоном «Спецназ», который, вопреки названию, имеет нежный и чуть ли не цветочный запах… Чувствую себя скверно в этом жутком прикиде, но радость пока ничем не омрачена… и вот я вижу эти лица, эти глаза… и в моей душе рушится вся вера в людей, рушится стихийно и до основания.

Я утонул в своих самых скверных мыслях, не заметив, как наступил вечер. В моей душе теснились радость и горечь при виде стрелки часов, приближающейся с восьми — времени, когда надо было закрываться. Тогда я снова прошелся по «Галерее» с целью выдворить припозднившихся посетителей. Она была пуста. И от этого мне стало еще хуже.

Чувствуя себя оскорбленным, забытым и маленьким, я прошаркал ботинками до поворота и свернул в последний коридор. Там увидел юную девушку, которая, словно статуя, застыла возле моей картины. Я осторожно подошел и встал рядом. Что она нашла в этой картине? Это было одно из моих далеко не самых любимых творений. «Ядерная Зима»… я пожал плечами…

Тем временем, заметив мое присутствие, девушка обернулась.