|
Мари выделялась и своими узкими бедрами, и высокой грудью, совсем маленькой, но уже притягивавшей взгляды. А он, он стоял на другом конце сада возле буфета, стоял, скрестив руки и бросая на гостей сердитые взгляды, потому что был смущен. На его голове, хоть он и смазал волосы брильянтином, торчал петушиный гребешок. Накрахмаленный воротник сильно сдавливал шею. Он тоже очень отличался от остальных молодых людей, из которых кое-кто уже успел располнеть, обрести бычью шею и тяжелые кулаки... Она понимала, почему Николя сказал ей однажды о Жиле, что тот ангелоподобен, похож на «темного ангела». Он больше не раздражал ее. Она больше не ревновала. Она перебросилась несколькими словами с г-жой Монжи и дамами, сидевшими вокруг нее; ее не приглашали сесть: несмотря на свою родовитость, она все-таки была учительницей. Когда она отошла, кто-то сказал:
— Я не знаю, что случилось с госпожой Агатой, но мне кажется, в ней появилось какое-то кокетство. — Да, мадам теперь моет шею. — Может, тут кроется какая-то тайна? Все засмеялись. Г-жа Агата прошла, лавируя между группами гостей, и, сделав небольшой крюк, приблизилась к буфету. Жиль поздоровался с ней. Она коротко ответила и, прежде чем повернуться к нему спиной, успела шепнуть: «Я буду сегодня вечером в девять часов на Кастильонской дороге. Предупредите Николя. Мари будет ждать вас на террасе». Понял ли он? Она не могла оставаться больше ни секунды, не рискуя вызвать подозрения. Не исключено, что и так она дала повод для кривотолков. Подойдя к Мари, она сказала: «Пойдемте». А когда девушка стала просить ее: «Еще немножко...» — г-жа Агата ответила тихо: — Сегодня вечером вы увидите его. — Ах! — вздохнула Мари. Она побледнела и сжала руку учительницы, которая повторяла ей: «Глупышка, маленькая дурочка, сумасшедшая». — Я обожаю вас, — сказала Мари. — Не поворачивайте голову в его сторону. Давайте уйдем по-английски. — Она уводит ее силой, эта ведьма, — сказала г-жа Монжи.
XI
Было странно, что ущербная луна давала так много света. Чтобы ее никто не заметил, Агата шла между грудами булыжников и придорожной канавой. Она беспокоилась, ведь Николя должен был ждать ее на выходе из города. Может, Жиль не понял или неправильно передал ее слова? Она решила дойти до моста через Лейро. До ее ноздрей уже доносился болотный запах, и слышалось кваканье лягушек. Почти над головой заухала сова. Вдруг она увидела его. Николя сидел на парапете, в тени. Он поднялся. Агата приблизилась к нему. Николя сказал: — Присядьте здесь. С дороги нас не видно... Она ждала. Он не поцеловал ее. У него даже мысли такой не было. Он спросил: — Они встретились? Как вы думаете, нет риска, что их застанут? — Какой тут может быть риск? — спросила она сухо. — Госпожа Дюберне больна, а к тому же, если бы их и застали... Это было бы самое простое решение. Лучшего способа заставить родителей смириться не существует... Поскольку Николя был не более разговорчив, чем каменный парапет или стоявшая невдалеке огромная сосна, корни которой купались в воде, она добавила: — Конечно, место я потеряла бы. Но ведь когда-то это должно случиться, когда-то я должна буду уйти от Дюберне, чтобы пойти за вами... От этих слов он мгновенно проснулся. — Нет, Агата, ну что вы? Потерять место! Ничего же еще не решено: я ведь не разговаривал с матерью. Она спросила: — А чего вы ждете? Он забормотал, что готовит почву, что нужно действовать осторожно. Она прервала его: — Хорошо! Я сама займусь вашей матерью. Я знаю способ убедить ее. Это не займет много времени. Как она была уверена в себе! Как категорична! Это встревожило его: он никогда не сомневался, что убедить мать удастся не скоро. |
