– Это глупо, но так устроен мир. Удары всегда передаются от одного к другому, но от этого не перестают быть ударами: я получил свое и тут же перебросил удар тебе. Эта история не может продолжаться вечно, и нельзя допустить даже малейшей дестабилизации обстановки в Санто-Доминго, где ослепший президент вот-вот отойдет в мир иной. Его превосходительство сказал мне еще раз: «Соумс, нельзя допустить, чтобы на одном острове, через середину которого проходит граница, возникло два очага напряженности». И он говорит это так, словно я полный кретин и не знаю, что у него прямой провод с Госдепом и они пытаются замести следы, оставшиеся от этой истории 56-го года.

– Тридцать лет – не срок.

– Смотря для чего. Но не будем отвлекаться. Надо дождаться ответного письма этой девицы и очень внимательно его прочитать. Я не верю, что у этой парочки нет своего шифра.

– Они больше похожи на романных заговорщиков, чем на политических.

– Литература много потеряла в твоем лице. Его превосходительство так не считает. Его превосходительство считает, что красные ничего не делают просто так.

– Когда его превосходительство уйдет в отставку?

– Никогда. Люди, достигшие определенного уровня, не выходят на пенсию никогда. На пенсию уходим мы, среднее руководящее звено, и рядовые сотрудники.

– Мы с тобой почти одного призыва. Ты когда начал?

– Во время Суэцкого кризиса в 56-м. Мой вклад был минимален – как у актеров-новичков, которые выходят на сцену, чтобы сказать только: «Ужин подан». Вот и я сказал что-то в этом духе.

– Что еще? Ты вряд ли появился, чтобы составить мне компанию и проехать со мной несколько кварталов.

– Нет, конечно. Слушай меня внимательно. Если девица не даст задний ход, придется провести операцию в полном объеме и немедленно перейти к следующему этапу.

– Я дам указания.

– Нет.

– То есть?

– Следующий этап ты проводишь лично, а сотрудники спецслужб могут быть подключены впоследствии, если понадобится, но при этом у них не должно быть никакой информации о том, что делаешь ты. Ты должен задействовать только дона Анхелито.

– Эту мумию?

– Эту мумию.

– Значит, старые мумии снова нужны?

– Мы оба с тобой старые мумии.

– Вся эта история начинает попахивать египетским саркофагом.

– А ты не нюхай. Тебе платят не за то, чтобы ты нюхал.

– Это точно.

– В остальном все в порядке? Как жена, дети?

– Соумс, я развелся десять лет назад и понятия не имею, где сейчас мои дети.

Соумс смотрит на него недоверчиво: он давно знает этого человека и ознакомился с его досье; впрочем, может, это было досье другого человека.

– Ты шутишь?

Но тут машина мягко тормозит, и Соумс, не успев ответить, быстро вылезает из нее. Потом наклоняется к своему собеседнику и спрашивает:

– Ты все понял?

– Все.

Такси мягко кружит по Гринич-Виллиджу. Дункан опустил разделительное стекло и заметил, что ранним субботним утром город кажется совсем опустевшим.

– Если бы так всегда! Иногда мне приходится ездить в воскресенье через Финансовый Квартал. Нет места в мире спокойнее, чем Уолл-стрит воскресным утром, и люди, что нежатся в Бэттери-парке, кажутся просто из другого города, из другого мира.

Такси делает круг и въезжает на Бруклинский мост. Когда они проезжают Бруклин, он спрашивает:

– Вы помните фильм Денни Кэя «Парнишка из Бруклина»?

– Мне никогда не нравился Денни Кэй: вечно он паясничал.