Но это не значит, что я тут был один. Кто-то следил за мной из кустов, наверно, тот самый волк. Известно, что волк может идти по следу человека или животного много миль, а этому волку не надо было чужих подсказок, чтобы сообразить, какой я слабый. Он ведь чуял запах крови и гноя от моих израненных ног. Хоть я его опасался и не доверял ему ни на грош, но обиды на него за это не держал. Он — дикий зверь, должен добывать себе пропитание где и как сможет… я даже относился к нему с сочувствием, потому и подбрасывал то кусочки мяса, то косточку-другую.

Эта ночь была самой паршивой. Холод был жестокий, а остатки лосиной шкуры не могли согреть мое голое тело. Всю ночь напролет я трясся и стучал зубами у костра, который пожирал хворост, как изголодавшийся зверь, так что мне приходилось чуть не все время рыскать вокруг, собирая топливо.

Дико и причудливо вздымались в небо надо мной покрытые снегом вершины, мрачно смыкалось узкое ущелье вокруг костра, у которого я дрожал от озноба, холод пробирал меня до костей и сковывал мышцы. Ветер, холодный и промозглый, носился по каньону, задувая огонь, и, как грабитель, отбирал у тела последние крохи тепла.

Казалось, ночь тянется целую вечность. Один раз я задремал, а проснувшись, обнаружил, что ветер стих, но зато от костра осталось только несколько крохотных угольков, и мне пришлось потрудиться, чтобы снова раздуть огонь. Кто-то бродил в кустах. Я развел огонь посильнее и придвинул к себе дубинку и каменный нож.

Сколько людей в былые годы грелось возле таких костров? С таким же жалким оружием, как у меня…

Наконец пришел рассвет, холодный и блеклый, можно было видеть, что делается вокруг, и не шарить по кустам вслепую, чтобы найти сухую ветку или валежину. Я расшевелил костер, потом взял шкуру и отрезал от нее столько, чтобы хватило на новые мокасины.

Этот кусок я зарыл в землю по соседству — в земле кожа размякнет и станет более гибкой.

Выкопал и съел несколько клубней мокричника, потом дожевал остатки лосятины, а кости бросил в кусты.

Кое-как ковыляя, я вскарабкался выше по склону и тщательно осмотрел местность. Ну, человек может жить чуть не в любом месте, если знает кое-что о растениях и животных и если у него хватит времени обдумать толком, что к чему. Ведь именно мозг человека выделил его среди животных, и мозг человека всегда подскажет ему, как выжить, — если человек найдет время пустить его в ход.

Во-первых, мне нужно было оружие. Во-вторых, надо иметь какую-то крышу над головой и одежду на теле. Вот я и стоял там, изучая местность и размышляя, что она может предложить.

Склоны каньона были высокие, скалистые, лес взбирался по ним до самого верха. По дну ущелья протекал ручей, вдоль него росли ивы, густая трава, попадались отдельные кусты. Неподалеку, не дальше двадцати футов, валялся давно упавший с дерева и хорошо высохший сук. Если обломать с него мелкие веточки и насадить обсидиановый наконечник, будет у меня копье.

Невысокие раскидистые деревья с чешуйчатыми ветками, листья которых на солнце отливали серебром, давали плоды, называемые «бизоньими ягодами». Индейцы их обычно собирают, чтобы приправлять мясо бизона и антилопы. Попадался тут и шиповник — то здесь, то там просвечивали красные ягоды. У ручья было множество оленьих следов, а время сделать лук и стрелы у меня найдется.

Дохромал я до кустов бизоньей ягоды и стал есть плоды вместе с косточками. Закусил несколькими ягодами шиповника. Это, конечно, не банкет, но все же на такой кормежке можно продержаться живым. Если только индейцы меня не найдут.

Здесь была страна ютов, но навахо и апачи сюда тоже забредают.

И, конечно, здесь был волк.

Увидеть ему удалось не так уж много. Стекла были засиженные мухами и грязные, но все же можно было разглядеть внутри стойку и несколько человек. Снаружи у коновязи стояли с полдюжины лошадей.