— Я говорю, господин Гаккет, что если бы не ваш проклятый Ган Исландец, я был бы здесь до первого крика совы.

— Неужто! В чем же дело?

— Ох! Уже не спрашивайте лучше! Пусть побелеет моя борода в один день, как шкурка горностая, если я еще раз рискну охотиться за белым медведем.

— Уж не помял ли тебя медведь, чего добраго?

Кеннибол презрительно пожал плечами.

— Медведь! Вот страшилище-то! Чтобы Кеннибола помял медведь! Да за кого вы меня принимаете, господин Гаккет?

— Ах, сударь, если бы вы знали, что со мной случилось, — продолжал старый охотник, понизив голос, — вы не уверяли бы меня, что Ган Исландец здесь.

Гаккет снова смутился и поспешно схватил Кеннибола за руку, как бы опасаясь, чтобы он не подошел ближе к тому месту подземной площади, где над головами рудокопов виднелась огромная голова гиганта.

— Дружище Кеннибол, — сказал он почти торжественным тоном, — прошу тебя, расскажи мне толком, что тебя задержало. Ты понимаешь, что в настоящее время всякая безделица может иметь для нас важное значение.

— Это правда, — согласился Кеннибол после минутного раздумья.

Затем, уступив настоятельным просьбам Гаккета, он рассказал ему как в это утро с шестью товарищами преследовал он белого медведя почти до самых окрестностей Вальдергогской пещеры, не примечая в пылу охоты близости этой страшной местности; как на вой почти издыхающего зверя выбежал из пещеры малорослый, чудовище, демон и, размахивая каменным топором, кинулся защищать против них медведя. При появлении этого дьявольского существа, которое не могло быть никем другим кроме Гана, исландского демона, кровь застыла от ужаса в жилах семерых охотников; шесть его злополучных товарищей пали жертвой обоих чудовищ, а Кеннибол спасся лишь поспешным бегством, благодаря своему проворству, утомлению Гана Исландца, а главным образом, благодаря покровительству патрона охотников, святого Сильверста.

— И так, господин Гаккет, — докончил он свой страшный рассказ, изукрашенный цветистым красноречием горцев, — вы видите, что я запоздал не по своей вине. Скажите на милость, ну возможное ли это дело, чтобы этот исландский демон находился теперь здесь, в этой Апсилькорской шахте, как наш друг и союзник, когда я сегодня утром оставил его с медведем в Вальдергогском кустарнике у трупов моих злополучных товарищей? Уверяю вас, это немыслимая вещь. Я знаю теперь этого воплощенного демона; я сам видел его!

Гаккет, внимательно выслушавший его рассказ, заметил важным тоном:

— Дружище Кеннибол, когда ты говоришь о Гане Исландце, или об аде, знай, что для них все возможно. Все, что ты рассказал сию минуту, мне было уже раньше известно…

Выражение крайнего изумление и самой простодушной доверчивости появилось в суровых чертах старого охотника Кольских гор.

— Как?..

— Да, — продолжал Гаккет, в лице которого более зоркий наблюдатель мог бы уловить выражение насмешливого торжества, — я знал все, за исключением, конечно, того, что ты сам был героем этого печального приключения. Ган Исландец, идя со мной сюда, рассказал мне все это.

— Неужели! — вскричал Кеннибол, смотря на Гаккета со страхом и почтением.

Гаккет хладнокровно продолжал:

— Очень просто; но теперь ты можешь успокоиться; я сам представлю тебя этому страшному Гану Исландцу.

Кеннибол вскрикнул от ужаса.

— Говорю тебе, не бойся ничего, — повторил Гаккет, — смотри на него, как на вашего предводителя и товарища. Только чур! Не напоминай ему о сегодняшнем приключении. Понимаешь?

Надо было покориться, но не без живейшего внутреннего отвращение решился охотник приблизиться к демону.