— Ну-с, — сказал наконец Шумахер, — так вы губернатор Дронтгеймского округа?

Генерал, несколько изумленный вопросом того, которого сам пришел допрашивать, утвердительно кивнул головой.

— В таком случае, — продолжал узник, — у меня есть к вам жалоба.

— Жалоба! Какая? На кого? — спросил благородный Левин, лицо которого выразило живейшее участие.

Шумахер продолжал с досадой:

— Вице-король повелел, чтобы меня оставили на свободе и не тревожили в этой башне!..

— Мне известно это повеление.

— А между тем, господин губернатор, некоторые позволяют себе докучать мне и входить в мою темницу.

— Быть не может! — вскричал генерал. — Назовите мне, кто осмелился…

— Вы, господин губернатор.

Эти слова, произнесенные надменным тоном, глубоко уязвили генерала, который отвечал почти раздражительно:

— Вы забываете, что коль скоро дело идет о долге службы королю, власти моей нет границ.

— Кроме уважение к чужому несчастию, — добавил Шумахер, — но людям оно незнакомо.

Бывший великий канцлер сказал это как бы самому себе. Но губернатор слышал его замечание.

— Правда, правда! Я не прав, граф Гриффенфельд, — господин Шумахер, хочу я сказать; я должен предоставить вам гневаться, так как власть на моей стороне.

Шумахер молчал несколько минут.

— Что-то в вашем лице и голосе, господин губернатор, — продолжал он задумчиво, — напоминает мне человека, которого я когда-то знал. Давно это было; один я помню это время моего могущества. Я говорю об известном мекленбуржце Левине Кнуде. Знали вы этого сумасброда?

— Знал, — ответил генерал, не смутившись.

— А! Вы его помните. Я думал, что о людях вспоминают только в несчастии.

— Не был ли он капитаном королевской гвардии? — спросил губернатор.

— Да, простым капитаном, хотя король очень любил его. Но он заботился только об удовольствиях и не имел и капли честолюбия. Вообще это был странный человек.

Кто в состоянии понять такую непритязательность в фаворите.

— Тут нет ничего непонятного.

— Я любил этого Левина Кнуда, потому что он никогда не беспокоил меня. Он был дружен с королем, как с обыкновенным человеком, словом, любил его для своего личного удовольствие, а ничуть не для выгод.

Генерал пытался перебить Шумахера; но тот упрямо продолжал, по духу ли противоречие, или же потому, что пробудившиеся в нем воспоминание были действительно ему приятны.

— Так как вы знаете этого капитана Левина, господин губернатор, вам, без сомнение, известно, что у него был сын, умерший еще в молодости. Но помните ли вы что произошло в день рождение этого сына?

— Еще более помню то, что произошло в день его смерти, — сказал генерал, дрогнувшим голосом и закрывая глаза рукою.

— Однако, — продолжал равнодушно Шумахер, — это обстоятельство известно немногим и прекрасно рисует вам всю причудливость этого Левина. Король пожелал быть восприемником дитяти при крещении; представьте себе, Левин отказался! Мало того, он избрал в крестные отцы своему сыну старого нищего, который шнырял у дворцовых ворот. Никогда не мог я понять причины такого безумного поступка.

— Я могу вам объяснить, — сказал генерал. — Избирая покровителя душе своего сына, этот капитан Левин полагал, без сомнение, что у Бога бедняк сильнее короля.

Шумахер после минутного размышление заметил:

— Ваша правда.

Губернатор пытался было еще раз завести речь по поводу своего посещение, но Шумахер снова перебил его.