— Это по крайней мере спорно. Могу привести множество примеров, когда человек добровольно приносил в жертву свои чувства, не требуя ответа.

На поляне, где проходили соревнования воинов, среди зрителей раздался взрыв смеха, потом вспыхнули аплодисменты. Видимо, кто‑то из молодых участников сражения выкинул какое‑то коленце. Крутов оглянулся, прищуриваясь.

— Я тоже могу привести аналогичные примеры.

— В таком случае, учение «глобальной кабалы» создано специально для сокрытия истинного положения в духовной сфере человечества. Кому‑то выгодно представлять человека вселенским злодеем. Или ты не согласен?

— С чем я согласен, так это с апокрифом «учения» о том, что Зло — программа тестирования человечества. Федотов хмыкнул, приглаживая ладонью бородку.

:— А Добро в таком случае что? Или Любовь?

Крутов посмотрел на жену, улыбнулся.

— И они тоже, Вот Елизавета может подтвердить, она эти тесты прошла.

По губам женщины скользнула печальная и в то же время снисходительная улыбка. Но отвечать на подковырку мужа она не стала. Супруги — Егор и Лиза — понимали друг друга с полувзгляда.

Федотов вздохнул, отвернулся. Он не мог похвастать тем, что Мария понимает его, как Елизавета Егора, хотя и прожил с ней уже восемь лет.

— Ты с нами не поедешь? — спросил он спустя минуту. — Куда? — не понял Крутов.

— Мы с Машей едем в Ярославль, на фестиваль хоровой и колокольной музыки. Уже третий раз. Поехали, не пожалеешь.

— А меня с собой не возьмете? — низким голосом осведомилась Лиза.

Мужчины посмотрели на нее.

Крутов легонько обнял жену за плечи, прижал к себе.

Федотов виновато кашлянул.

— Естественно, без тебя твой старик никуда не отправится. Куда иголка, туда и нитка. Фестиваль, между прочим, международный; в нем принимают участие известные музыкальные коллективы из многих стран Европы и Америки. Откроется в Спасо‑Преображенском монастыре.

— Возможно, мы там появимся, — кивнул Крутов.

— Могу встретить.

— Мы тебя и Машу сами найдем.

— Ну, конечно, ты же волхв, — проворчал Ираклий не без зависти. — А вот мы вынуждены пользоваться техническими средствами передвижения.

К разговаривающим подошла еще одна женщина, красивая, смуглолицая, черноволосая, тонкая в талии, в легком сарафане, подчеркивающем фигуру. Это была Мария.

— Пойдемте, схватки уже закончились.

Все четверо поспешили к околице деревни, миновали небольшую церквушку с медным куполом и остановились на другом конце улицы у бревенчатой хаты, по крытой позеленевшим от непогод и времени шифером.

У калитки, ведущей на подворье, судачили три старушки и старик. Увидев гостей, они примолкли, разглядывая их. Мария, не обращая на них внимания, повела прибывших за собой.

Дверь в сени отворилась без скрипа. Гостей встретила еще одна старуха с морщинистым суровым лицом, без любопытства окинула их взглядом и понесла во двор таз с водой и белым полотенцем в бурых пятнах. Дверь в горницу была низкой, мужчинам пришлось согнуться, чтобы не стукнуться макушкой о притолоку.

Взору гостей открылась большая русская печь, занимавшая треть помещения. За печью занавесками был отгорожен угол, где, очевидно, жила хозяйка дома, семидесятилетняя Домна. В горнице слева стояла кровать, на которой лежала, смущенно улыбаясь, молодая женщина с русой косой и голубыми глазами.

Возле кровати суетился старик, лысый, но с клокастой седой бородой, что‑то приговаривал, наклоняясь к женщине. Рядом на стуле сидел щуплый мужичонка средних лет; а на его руках лежал завернутый в белое рядно только что родившийся младенец, елозил ручонками, двигал ножками, чмокал, но молчал.