Прошел месяц, и Шарлотта уже встала на ноги, но вся прелесть жизни была для нее утрачена из-за поведения Патрика. Она надеялась, что ей станет лучше, когда она займется устройством места, где поселятся она и ее дитя, — где-нибудь на краю света, но этот момент все отодвигался.

Патрик прекратил свои бдения подле ее кровати, поскольку убедился, что она поправилась, а ребенок вовсю резвится у нее в утробе. Теперь он от зари до зари трудился на плантациях со своими людьми, расчищая завалы после урагана и готовя поля для нового посева.

Утром очередного дня — Шарлотте уже давно надоело их считать — она гуляла и пришла к тому флигелю, где помещалась комната Гидеона. Дверь была распахнута настежь, и она заглянула внутрь.

Потрепанный саквояж, жадно распахнув свою пасть, стоял на кровати, а Гидеон занимался упаковкой рубашек и брюк, презент о ванных ему Якобой. С сияющим лицом он обернулся и кивнул Шарлотте.

— Добрый день, миссис Треваррен! Вы сегодня выглядите как нельзя лучше.

— Австралия так далеко отсюда, — заговорила после минутного молчания Шарлотта. Привалившись к косяку, она едва справилась с накатившей вдруг на нее волной грусти, но постаралась взять под контроль свои эмоции и даже улыбнулась. — Слишком далеко и для пловца, и для гребца.

— Входите и садитесь! — с вежливой улыбкой Гидеон пододвинул к ней стул с гнутой спинкой.

— Не беспокойтесь понапрасну, — отказалась Шарлотта. мне нельзя здесь задерживаться, это неприлично.

— Это с каких же пор, любезная Шарлотта, вас стали беспокоить вопросы приличия? — ехидно осведомился Гидеон.

— Вы собираетесь, — сказала она, переводя взгляд на саквояж.

— Корабль, ниспосланный в ответ на мои молитвы, уже на подходе.

Шарлотте не пришло в голову опровергать его утверждение. В течение нескольких последних недель у нее была неоднократная возможность убедиться, что Гидеон действительно каким-то непостижимым образом весьма тесно связан с небесами. К примеру, в какой-то момент, когда она уже не в силах была терпеть боль от ран, он просто взял ее за руку и прошептал несколько слов, и ей тут же стало легче,

— Как считаете, вы смогли бы помолиться о том, чтобы Патрик вновь полюбил меня?

Гидеон перестал суетиться и уселся напротив нее на низенькую скамеечку.

— Это будет равносильно мольбе о том, чтобы небеса были синими, а море — глубоким, — мягко ответил он. — Ни один мужчина не любил еще так преданно и нежно ни одну женщину, как Патрик любит вас.

— Нет, он решил не позволять себе обращать на меня внимание, — отрицательно покачала головой Шарлотта, — а вы ведь знаете, Гидеон, каким вы может быть упрямым.

— Тогда как вы, безусловно, сама сговорчивость и рассудительность, — пошутил миссионер, тихонько погладив Шарлотту по щеке своей нежной рукой.

— Гидеон, перестаньте! — Было непонятно, то ли она смеется, то ли плачет. — Я ведь пришла к вам в поисках сочувствия!

— Вы нуждаетесь не в моем сочувствии, дорогая, — Гидеон вздохнул и опустил руку, — а в терпении. Патрик со временем вновь ощутит к вам те же горячие чувства, что и прежде.

— Но я не могу ждать! — неистовым шепотом пожаловалась Шарлотта.

— Вы напомнили мне мою сестрицу Элизабет, — рассмеялся Гидеон. — Однажды, когда мы были еще детьми, паша бабушка подарила Элизабет несколько луковиц тюльпанов и показала участок в саду, которым сестра могла распоряжаться по своему усмотрению. Девочка посадила луковицы и каждый день бегала посмотреть, не появились ли ростки.