Изменить размер шрифта - +
Письмо заканчивалось так:

«Я ужасно рад, что ты наконец-то села на таблетки. (Гэрриет тут же представила, как она отчаянно балансирует, пытаясь усидеть на тоненьком столбике из сложенных друг на друга таблеток.) Хватит уже выставлять меня на ночь за дверь, как цветы из больничной палаты. Милая, я так хочу тебя! Я знаю, тебе со мной будет хорошо. Выберусь только на той неделе, в пятницу вечером, так что потерпи еще немного. Обнимаю, целую и проч. Любящий тебя Джеффри».

Гэрриет ощутила огромное облегчение и вслед за ним укол совести. Глупо отдавать свою невинность тому, кто пишет тебе, что не приедет, а у тебя будто гора с плеч. Такое событие, как потеря невинности, должно быть праздником — а что толку ждать праздника от Джеффри, когда у него на уме только упорство да настойчивость?

Теперь, когда выяснилось, что его сегодня не будет, можно было немного расслабиться и не думать ни о каких диетах, хотя бы до понедельника. Гэрриет немедленно вскрыла банку бобов и сунула ломоть хлеба в духовку. Прямо от Тео она поедет в библиотеку и выберет там несколько дешевых романчиков — она заслужила отдых после всей этой шекспириады, — потом в кино, на новый фильм с Робертом Редфордом, на два сеанса подряд, потом купит себе шоколадный батончик с вафлями, а может, и мороженое. Суббота и воскресенье ослепительно сияли перед ней, как припорошенная снегом лужайка за окном.

Расправившись с бобами, Гэрриет почувствовала себя приятно насытившейся и решила вымыть голову в честь Тео Даттона. Смесителя в ванной не было, так что ей предоставлялся выбор: либо ошпаривать себя кипятком из горячего крана, либо дрожать под холодной струей, которая с приходом зимы стала еще холоднее.

Попеременно ошпариваясь и дрожа, Гэрриет вернулась к размышлениям о своей невинности. Все ее подруги давно уже спали с парнями, и будь она по-настоящему влюблена в Джеффри, он, вероятно, добился бы своего еще несколько месяцев назад. Если бы, к примеру, Роберт Редфорд приехал в Оксфорд и случайно заметил ее возле кинотеатра или на какой-нибудь вечеринке, она отдалась бы ему в два счета. Она чувствовала в себе целую прорву любви. Однако ввиду ее собственной малопривлекательности достойный претендент на эту прорву никак не находился. После мытья Гэрриет хотела ополоснуть волосы бальзамом, но раздумала: кого ей прельщать, Тео Даттона, что ли?

Оставляя в коридоре след из капель, она вернулась к себе и окинула взглядом книги и бумаги, разбросанные по всему полу. Увы, она не относилась к тем счастливицам, которые обладают способностью создавать уют везде, где бы они ии находились. Однако и в таком, неуютном виде, эта комната все же нравилась Гэрриет. Вообще жизнь в Оксфорде, даже лишенная великой романтической любви, была, если разобраться, не так уж безотрадна. В конце концов, был Тео Даттон, который отнюдь не всегда изводил ее своими насмешками, а недавно даже представил ее коллеге-преподавателю, заглянувшему к нему за книгой, как свою лучшую ученицу; и было смутное понимание важности той мыслительной работы, которую она делает, и музыки, звучавшей для нее теперь по-новому, и будущих — ее собственных — книг, и коротенькой рецензии, которая появится однажды в литературном приложении к «Таймс»: «Первый роман мисс Гэрриет Пул отмечен редким сочетанием душевной тонкости и зрелости, неожиданной для молодого автора».

Снежные хлопья без устали сыпались на красные крыши домов и на лужайку за окном. Двое ребятишек, повизгивая от восторга, уже сгребали пушистые пласты с капота автомобиля и самозабвенно лепили снежки. На подоконнике валялся сонный мотылек. Осторожно — она читала, что наши руки жгут лапки насекомых раскаленными угольями, — Гэр-риет смахнула его к себе на ладонь. Решив, что выпускать его на улицу в такой холод жестоко, она выбежала на лестницу и положила своего подопечного в хозяйскую кадку с папоротником. Тут он хотя бы найдет, чем подкрепиться, когда очухается.

Быстрый переход