Само собой, что я постарался спихнуть с себя стулья и принять такое положение, чтобы голова была выше ног. Справа из-под перевернутого кресла, торчала левая рука с часиками. Белая и знакомая. Я по своей контуженности даже не уловил еще, что это рука Хрюшки. Только инстинкт сработал, я отпихнул кресло и вытащил на свет Божий бедное животное. Мордаха была окорябана, перемазана в крови, но глазки лупали и нос сопел. Живая! Нахлопал ее по щекам — в глазах появилось что-то похожее на разум, а из горла вырвался стон:

— Ой, больно!

— Где? — спросил я, начал щупать ее руки-ноги, ребра-ключицы, хотя, наверное, на это и времени тратить не стоило, потому как за истекшие пять минут пол задрался еще градусов на пять.

Пока еще можно было, мы поползли по этому полу, словно детишки вверх по ледяной горке. Тоже, наверное, инстинкт погнал. Конечно, паркет, хоть и скользкий, но все же не лед, правда, у ледяной горки уклон постоянный, а тут все увеличивается…

Почему-то самым обидным казалось то, что в окна — это были не круглые иллюминаторы с барашками, а настоящие прямоугольные окна — ярко светило солнце. То, что в эти окна вот-вот вода может хлынуть, я отчего-то не думал.

Вряд ли мы ползли по полу больше пяти минут, хотя мне показалось, будто больше часа. Цеплялись за щели в паркете, иногда даже ногтями. Хватались за гардины, за ножки привинченных к полу шкафов. Уже на середине пути сообразили, что удобнее держаться ближе к стене. Но все-таки добрались до цели — до двери в спальню. Пол в это время уже составлял с горизонтом угол в тридцать пять градусов, не меньше. Хрустко, со звоном, вода выдавила ближние к корме окна и с голодным урчанием хлынула туда, на кучу мебели. Мы в это время уже выбрались в спальню, и переборка, отделявшая ее от гостиной, прямо на наших глазах превращалась в пол.

Именно в это время я уже начал кое-что соображать, потому что понял: еще пара минут — и вода, залив гостиную, доберется к нам, потому что большинство окон открыто, часть выбило при взрыве…

Нет худа без добра. Если мы с Ленкой, как идиоты, ползли вверх мимо выбитых окон, не соображая, что через них можно выбраться из мышеловки, то хоть теперь до нас это дошло.

Правда, как назло, окна в спальне уцелели. Те, что спереди, то есть, уже можно считать, наверху, оказались открыты, и воздух, выдавливаемый поступающей водой, сифонил через них в небеса. А вот то, до которого нам было всего два шага, было закрыто. Совершенно неожиданно я вспомнил надпись в московских автобусах: «При аварии выдерните шнур и выдавите стекло». Шнура тут не было, но резиновый уплотнитель между стеклом и металлической рамой имелся. Вот этот уплотнитель я и выдернул, увернулся от вывалившегося и разбившегося стекла, а затем еще успел спросить Ленку:

— Плыть можешь?

— Угу, — пробормотала она сквозь стук зубов и, сунув голову в окно, шарахнулась назад. — Там акулы!

Не знаю зачем, но я тоже глянул вниз. До воды было метра три, и никаких акул не наблюдалось. Поэтому, сцапав Хрюшку в охапку, я вместе с ней вывалился из окна, постаравшись сильнее оттолкнуться ногами. О воду мы долбанулись не очень крепко, одежки на нас было немного, и потому, отфыркавшись после падения, мы поплыли достаточно бодро.

Первое время я только и думал о том, чтобы отплыть подальше, — слышал ведь, что при кораблекрушениях затягивает в водоворот. Поэтому плыл и не оглядывался, только наличие Хавроньи проверял периодически. Но и она утопать не собиралась, пыхтела и плыла, как тюлениха.

Лишь отмахав метров с полсотни или даже больше, я позволил себе поднять голову из воды и оглядеться.

Изящный белый нос «Маркизы» с алой ватерлинией торчал из воды почти отвесно.