— Но такой дельный человек, как Крюгер, легко устроится, — заметил Фабиан.

Криг пожал плечами и с грустью в голосе возразил:

— Нет, легко он не устроится! Государственные учреждения не имеют права принять его на службу, а частные фирмы редко отваживаются на что-либо подобное. К тому же печать вконец испортила ему репутацию и очернила его с ног до головы.

Фабиан взглянул на него с изумлением.

— Но ведь Крюгера так любили у нас! — воскликнул он.

— Когда-то любили, — продолжал Криг, — но времена теперь совсем не те. Человек, просиживавший каждую ночь в кабаках с людьми весьма сомнительной репутации! Не с вами и не со мной, мой милый, а с социал-демократическими отцами города и еще худшим сбродом. Человек, игравший выдающуюся роль в масонских кругах! Добром это не кончится! Против него собираются возбудить преследование.

— Судебное преследование?

— Да, — кивнул архитектор, — он будто бы растратил деньги, принадлежащие городу; поговаривают, что летом по вечерам он отправлялся со своей симпатией на машине за город подышать свежим воздухом, а бензин и масло оплачивались из средств магистрата. Кроме того — нет, вы только послушайте! — он часто разговаривал с малюткой по служебному телефону, по крайней мере, три раза на дню, три раза! — Криг хохотал так, что его красные щечки залоснились. И правда, нельзя было без смеха смотреть на растерянный вид Фабиана. — Вот из этого-то они и совьют ему веревку, помяните мое слово!

— Неужели возможно что-либо подобное? — с недоверием спросил Фабиан.

— Что за крамольные мысли! — воскликнул Криг. — Вы еще до сих пор не уяснили себе, откуда ветер дует! В немецком государстве должен быть снова водворен порядок. Если вы член нацистской партии, то поступайте как вам заблагорассудится, но если вы не член партии, то извольте быть, образцом добродетели. Кстати, вы уже виделись с вашим братом Вольфгангом? — добавил он.

— Я буду у него сегодня, — сказал Фабиан.

Криг наклонился к уху Фабиана:

— Брат ваш Вольфганг такой же вольнодумец, как мы с вами, ужасный вольнодумец!

Криг опять засмеялся, и щечки его заблестели.

Потом он рассказал, как несколько дней назад сидел с приятелем в «Глобусе»; там были еще учитель Гляйхен и Вольфганг Фабиан. Разговор зашел о свободе слова и мнений, и вот тут-то и проявился бунтарский дух Вольфганга.

— Вы ведь знаете его темперамент! «Разве мы затем две тысячи лет боролись с королями и попами, чтобы сейчас позволить надеть на себя намордник? — кричал Вольфганг. — Нет, нет, и еще раз нет! Ни один немец не позволит заткнуть себе рот. И я буду высказывать свои мнения, хотя бы меня за это привязали к пушке, как, говорят, в свое время делали англичане с индусами». Он здорово разошелся, вы ведь его знаете. В ресторане были еще люди, они начали прислушиваться. За круглым столом сидели постоянные посетители — нацисты. Эти, конечно, тоже навострили уши. Один из них — какой-то начальник, судя по звездам и значкам на воротнике. И этот сидел там… — Архитектор ткнул большим пальцем по направлению к двери. — Этот самонадеянный осел, ваш преемник.

Фабиан расхохотался. Совсем недавно он дал ему мысленно то же самое определение.

— Его фамилия Шиллинг, — заметил он.

— Ну, так и этот господин Шиллинг был там, — продолжал Криг. — Нам стоило немало трудов угомонить Вольфганга. — Криг так увлекся, что ломал себе руки. — Если вы сегодня увидитесь с ним, просите, молите его вести себя посдержаннее.