— В следующий раз оставлю виолончель в доме этого милого создания, — пробормотал доктор, ожидая за дверью, когда затихнет музыка, а затем прислушиваясь к характерным звукам флейты. — Вероятно, это «флейта любви», давненько я ее не слышал.

К концу мелодии звучание традиционно усилилось. Стивен проскользнул через дверь, уничижительно склонившись, и опустился на холодные каменные ступени прямо во дворе с виолончелью за спиной. Лаура Филдинг, сидевшая за фортепьяно, доброжелательно улыбнулась, капитан Обри взглянул сурово, а граф Муратори, вновь поднося флейту к губам, посмотрел с полным безразличием. Большую часть остальных гостей скрывало лимонное дерево.

Музыка его не особо волновала, но было приятно, выскользнув из ботинок, сидеть под сплетающиеся звуки в теплой, слегка возбужденной атмосфере. Лимонное дерево источало столь хорошо знакомый аромат — сильный, но не слишком, а на противоположной от фонаря стене собрался целый рой светлячков. Они плели собственный узор, и немного воображения, плюс устранение нескольких лишних нот и букашек, могли слить оба орнамента в единое целое.

Понто пересек двор, понюхал Стивена самым оскорбительным образом, избегая его ласки, и отошел, бросившись к светлячкам со вздохом отвращения. Вскоре он принялся вылизывать свои интимные места с громким чавканьем, заглушившим очередное пианиссимо флейты, и Стивен полностью потерял нить мелодии.

Мысли его унеслись к светлячкам, которых он знал, светлячкам американским, и рассказу энтомолога из Бостона об их манере поведения. По словам этого джентльмена, разные виды подают различающиеся сигналы, показывая свою готовность к спариванию — вполне понятная и достойная одобрения практика. Чего не скажешь о том, что поведением некоторых самок, скажем, вида А, движет не любовная страсть, а обычная прожорливость, они имитируют сигналы вида Б, чьи самцы, ничего не подозревая, слетаются не к светящемуся брачному ложу, а на мрачный стол мясника.

Музыка закончилась, послышались вежливые хлопки. Миссис Филдинг поднялась из-за инструмента и встретилась со Стивеном, когда тот подошел принести свои извинения.

— Ох, ох, — воскликнула она, взглянув на его ноги, облаченные только в чулки. — Вы забыли ботинки.

— Миссис Филдинг, моя дорогая, — сказал он, — Пока жив, я никогда не забуду их надеть, просто они причиняли мне чудовищные мучения. Но я полагал, что мы достаточно хорошие друзья и можем не так строго придерживаться норм этикета.

— Разумеется, — ответила она, ласково сжимая его руку. — Я безусловно тоже сняла бы туфли в вашем доме, если бы они причиняли мне боль. Вы со всеми знакомы? С графом Муратори, полковником О'Харой? Ну конечно, знакомы. Проходите и выпейте бокал холодного пунша. Давайте ваши туфли, я поставлю их в спальне.

Она проводила его в дом, где Стивен действительно увидел чаши с пуншем вместо традиционных кувшинов с лимонадом. И нововведения на этом не заканчивались: место печенья по-неаполитански заняли анчоусы на ломтиках хлеба, намазанных ярко-алой пастой. Кроме того, миссис Филдинг несколько часов провела в кресле парикмахера и у хорошо освещенного зеркала, сделав все возможное, чтобы улучшить и без того прекрасный цвет лица.

Стивен, чью голову занимали мысли о собственных ногах и скверно отрепетированной сонате, которую ему предстояло играть, хотя он не вполне это осознавал, заметил, что миссис Филдинг надушилась и оделась в огненно-красное платье с глубоким вырезом. Чего он не одобрял.

Вид красивой, частично обнаженной груди волновал многих мужчин — Джек Обри часто выглядел смущенным — и Стивен считал жестокой несправедливостью со стороны женщины разжигать страсть, которую она не намерена удовлетворять.