В голове тридцати гребцов назойливо повторялась одна и та же фраза: "Неужели это буду я?"

А вот у троих остававшихся пока в живых рабов уже не было никаких мыслей. То есть то, что теперь творилось в душе каждого из них, было недоступно для всех свободных членов племени. Ведь хотя все рабы ещё в детстве понимали, чем закончится их жизнь, они мучились теми же страхами, что и остальные люди. Их сердца терзали те же тревоги, и они также ощущали внезапный прилив пота в подмышках, как и те, кто никогда не принадлежал к рабам. Но понять или объяснить этого, конечно, никто не мог.

Однако трепет рабов длился недолго. Как только Тероро вывел каноэ к суше, и оно коснулось носом земли, дородный палач незамедлительно воспользовался своей дубинкой и быстро прикончил одного раба за другим. Их тела протащили по тому же пути, по которому сейчас нужно было вытягивать на берег "Ждущего". После этого все, кто находился в лодке, включая короля и верховного жреца, согнули свои тела, с тем чтобы участвовать в важном и почетном деянии: они перемещали каноэ на возвышенную площадку, расположенную неподалеку от кромки воды, где судно и должно было пройти церемонию освящения на весь следующий год.

В тот самый момент, когда каноэ, наконец, было водворено на подготовленное для него место, верховный жрец неожиданно резко повернулся в утреннем солнечном свете и указал жезлом на одного из самых преданных друзей Тероро. И прежде чем несчастный успел что-то сообразить, дубинка палача безжалостно опустилась на его голову, размозжив её. Его тело должно было оставаться на лодке, как бы охраняя её, на протяжении всей церемонии. Те же, кто остался в живых, ошеломленные происшедшим, а особенно тем, что выбор пал на столь достойного мужчину, теперь стыдливо пытались подавить в своем сердце так же неожиданно возникшую мысль: "Итак, это оказался не я".

Собрание должно было продлиться трое суток. В течение всего этого времени на острове могли обсуждаться только проблемы жрецов. Все остальные дела откладывались. Сборы происходили в просторном храме без крыши, выстроенном прямо в скалах, откуда открывался чудесный вид на океан. Именно оттуда и прибыли люди на своих каноэ. Храм представлял собой невысокое, но внушительное сооружение. Пол его был выложен плитами черной лавы, между которыми пробивались к солнцу упрямые травинки. В одном углу помещения находился маленький внутренний храм, крытый пальмовыми листьями, и именно в нем помещалась святая святых – ковчег самого крупного изображения Оро.

Выставление на свет этого бога, обеспечивающего энергией все острова, считалось настолько священным действом, что лицезреть всю церемонию запрещалось даже королям и, разумеется, их братьям. Во время первого дня собрания, когда изображение Оро вынимали из ковчега, короли и их близкие должны были находиться в другом месте.

Однако свидетели этого священного ритуала, конечно, существовали. Из каждого каноэ в храм было принесено по пять казненных, которых следовало принести в жертву, и ещё пять с самого Гавайки. Их свалили в одну внушительную кучу, чтобы Оро смог оценить жертвы. Когда же через своего верховного жреца Оро, наконец, выразил удовлетворение, сам жрец в этот момент успел подумать: "Да, подобное количество тел, собранных в одном месте, безусловно, производит достойное впечатление. Это ещё раз доказывает ту простую истину, что острова начинают по-настоящему показывать свою любовь к Оро". Мелкие жрецы выступили вперед с тем, чтобы принять участие в самых торжественных и ответственных ритуалах церемонии.