|
Как только он произнес эти слова раскаяния, на него СОПЕЛО умиротворение, и он увидел, как наяву, насколько глупо было с его стороны сопротивляться неизбежному. Ведь рождались новые боги и побеждали старых, и так было всегда. Таматоа пока что не осознавал только одного: радость, которую он сейчас испытывал в душе, на самом деле являлась лишь предпосылкой к тому самому решению, к которому он стремился вот уже в течение нескольких месяцев, но каждый раз откладывал снова и снова. Теперь, когда Таматоа был вынужден признать очевидное – а именно, тот факт, что Оро все же победил, – следующее, не менее очевидное заключение, было уже не за горами. И в утренней тишине Таматоа впервые высказал те самые роковые слова, после чего сразу почувствовал, как тяжелейший груз свалился с его сердца. Он сказал: "Мы уедем с Бора-Бора и оставим его тебе, Оро. Мы поплывем по морю и найдем для себя другие острова, где мы сможем поклоняться своим богам".
Церемония продолжалась, но Таматоа не торопился делиться своим решением ни с одним человеком, даже с собственным братом. А если говорить начистоту, то он даже побаивался реакции Тероро, вспыльчивого и безрассудного, горячего молодого человека. Тем не менее, король подозвал к себе Мато и коротко объяснил, что он ожидает от него: – Ты целиком и полностью отвечаешь за жизнь моего брата, Мато. Если Тероро замышляет какой-нибудь заговор, я уверен, что ты также участвуешь в нем. Тероро не должен умереть, даже если для этого тебе придется привязать его к каноэ. Помни: он не должен умереть. Сейчас он мне нужен, как никогда раньше. Поэтому, когда Тероро снова созвал своих единомышленников с тем, чтобы разработать очередной фантастический план, первым из собравшихся заговорил Мато: – Нам необходимо вернуться на Бора-Бора и там думать о том, как мы сможем отомстить. – Мы обязательно вернемся на свой остров и придумаем план мести, подхватил эту мысль Па, человек, лицом напоминавший акулу. Такое же решение крутилось и в голове самого Тероро, и он мог только негромко пробормотать, соглашаясь с товарищами: – Мы обязательно отомстим! Во что бы то ни стало! – И, думая лишь о тех разрушениях и несчастьях, которые он сможет принести врагам, Тероро решил выжидать. Когда священная церемония, наконец, закончилась, жрецы мудро удалились, дабы предоставить остальным возможность снять нервное напряжение, отдавшись дикому, стихийному празднеству, которое, бывало, продолжалось по трое суток. Теперь женщины смогли присоединиться к мужчинам, а музыканты наполнили ночь звуками своих инструментов. Прекрасные девушки, блестя загорелой кожей, одетые в юбки из ароматных листьев, исполняли танец под названием "хула", соблазнительно изгибаясь перед мужчинами, прибывшими с других островов, словно бросая им вызов: "А у женщин на Таити такие же мягкие груди, как у нас? Они умеют так же ритмично двигаться, как и мы?" Но один из вождей, наблюдавших за танцем, сквозь зубы пробормотал: – Да будут прокляты женщины Гавайки! Тероро не собирался участвовать в празднестве. Ни магическая дробь барабанов, ни сладкие голоса поющих любовные песни женщин, ни пленительная красота девушек не побуждали его присоединиться к веселью. Когда же группа самых прекрасных девушек, окутанная дымом костров, где жарились свиньи, и освещенная факелами, скрученными из пальмового волокна, закружилась возле Тероро, приглашая к танцу, он лишь уставился в землю и упрямо твердил сам себе: – Я уничтожу этот остров. Я перебью всех жрецов Оро. Я сделаю его необитаемым. Однако его единомышленники не могли сохранять такое же спокойствие и решимость. Один за другим молодые вожди побросали свои копья, вытерли ладони об обнаженные торсы и бросились в круг танцующих, задорно крича и кружась в диком ритме зажигательной хулы. |
