Однажды Роман с Неживым и несколькими гайдамаками возвращались из соседнего села и заехали на хутор попить воды. Встретил их старик пасечник. Когда он узнал, кто у него в гостях, то вынес не воды, а ведро настоенного на ячмене кленового сока. Гайдамаки уселись на колоде около ворот и, похваливая напиток, расспрашивали у старика о житье-бытье. Дед говорил неохотно и всё время почему-то поглядывал на Неживого, словно испытывал его. Когда тот, поблагодарив за угощение, взялся за повод, дед остановил его:

— Постой-ка, дело к тебе есть. Был бы ты не мельниковский, не признался бы и тебе. Только гляди, не подведи меня на старости лет. Даешь обещание сделать то, что я попрошу?

— Обещанного три года ждут… Ты не обижайся, диду, это я в шутку сказал. Не знаю, какая твоя просьба…

— Ты её сможешь выполнить. Кладешь крест? А то не скажу.

— Ладно, кладу, — усмехнулся Семен. — Говори быстрее, нам ехать надо.

— Перекрестись!

— На духу я, что ли? Ну, вот тебе крест, — начинал уже сердиться Неживой.

Дед ещё раз почему-то оглянулся и, наклонившись к Семену, заговорил:

— У меня в клуне шестеро людей скрываются. Поляки, из самого Гродно бегут. Они хотят к Зализняку попасть. Помоги им добраться туда.

— Может, они лазутчики какие, — засомневался Микола, который внимательно прислушивался к разговору.

— Эх, несешь ты невесть что, — оскорбился дед. — Неужто я бы лазутчиков не распознал? Самая что ни на есть беднота.

— Веди их. Мы завтра отсюда едем и их с собой возьмем, если они, конечно, стоят того.

Старик пошел в хлев, за ним отправились несколько любопытных гайдамаков. Пасечник откинул в одном месте несколько вымолоченных снопов, отгреб солому и поднял дверцу.

— Вылезайте, хлопцы, тут свои.

Из погреба один за другим вылезло шестеро исхудавших парней. Самый высокий из них, обеспокоенно поглядывая на гайдамаков, снял шапку. Остальные сделали то же самое.

— Мы, вашмосць, хлопы из Польши, — считая за главного Романа и обращаясь к нему, сказал высокий длинноногий поляк. — Хотим в гайдамаки.

«Что скажет Зализняк, когда приведем с собой поляков? — подумал Неживой. — Может, будет недоволен? Но они же не паны, а вон какие голодранцы. Руки большие, рабочие. Только у длинноногого будто немного не такие».

Роман тоже смотрел на руки длинноногого.

— Что это у тебя пальцы, как у музыканта, белые? А ну, ладонь покажи.

Цыбатый сразу догадался, почему гайдамаки разглядывают его руки.

— Я на шелковой мануфактуре работал, — поспешно начал он рассказывать. — Поясы пшеткал златом, на чистой работе был. Это брат мой Василь, а меня Яном зовут. Брат на прядильной был. А сами мы хлопы, от пана бежали.

— А мне откуда знать, хлоп ли ты? — спросил сурово Неживой.

Ян растерянно посмотрел на него.

— Что это такое? — полушутя, полусерьезно спросил какой-то гайдамак, показывая на опрокинутую зубьями вверх борону.