— Получается, что на самом деле все они рабыни, не так ли?

Он был шокирован, увидев, как Понсен сердито вспыхнул.

— Mon Dieu, не считайте их шлюхами и не зовите их шлюхами в нашем понимании этого слова. Они не рабыни. Некоторые из них связаны договором на несколько лет, многие проданы родителями ещё в юном возрасте, опять же на определенное количество лет, но их контракты одобрены бакуфу и все зарегистрированы. Они не шлюхи, они дамы Ивового Мира, и не забывайте об этом. Дамы!

— Извините, я…

Но Андре пропустил его извинение мимо ушей.

— Некоторых из них называют гейшами — девами искусства, — они обучены развлекать вас, петь и танцевать и играть в разные глупые игры. Гейши не для постели. Остальные… mon Dieu, я уже говорил вам, не думайте о них как о шлюхах, думайте о них как о девах наслаждения, обученных доставлять удовольствие, и это обучение длилось много лет.

— Простите, я не знал.

— Если вы будете обращаться с ними как подобает, они доставят вам удовольствие, практически любое, какое вы пожелаете, — если сами захотят этого и если деньги, которые вы платите, достаточны. Вы отдаете им деньги, которые не имеют никакого значения, они отдают вам свою молодость. Это неравная сделка. — Андре странно посмотрел на него. — Они отдают вам свою молодость и прячут слезы, которые вы им приносите. — Он залпом допил своё вино и уставился в пустой бокал, внезапно помрачнев и сразу как-то потухнув.

Тайрер вспомнил, как он, не поднимая глаз, снова наполнил бокалы, проклиная себя за то, что разрушил чувство легкой, безмятежной дружбы, такой ценной для него дружбы, обещая себе впредь быть осторожнее и гадая, чем мог быть вызван этот внезапный приступ ярости.

— Слезы?

— Их жизнь нельзя назвать хорошей, и все равно она не всегда бывает плохой. Для некоторых она может стать волшебной. Самые красивые и утонченные из них становятся знаменитыми, их добиваются для себя даже самые высокопоставленные даймё — короли — в стране. Они могут найти себе хорошего мужа, богатого купца, даже самурая. Но для наших дам Ивового Мира, предназначенных для нас, гайдзинов, — с горечью продолжал Андре, — нет иного будущего, кроме как открыть свой дом здесь же, пить саке и нанимать других девушек. Mon Dieu, обращайтесь с ними достойно, потому что, оказавшись здесь, они становятся нечистыми в глазах всех остальных японцев.

— Извините. Какой ужас.

— Да, никто даже не понима… — Взрыв пьяного хохота заглушил его слова. Клуб был полон людьми, разгоряченными, шумными. — Поверьте мне, этим кретинам все равно, им плевать на все это, всем до единого, кроме Кентербери, тот понимал. — Андре поднял глаза от остатков вина в бокале. — Вы молоды и чисты сердцем, вы пробудете здесь год или два и как будто хотите учиться, поэтому я подумал… здесь можно узнать так много… так много хорошего, — вдруг сказал он и ушел.

Это было прошлой ночью, и вот теперь они входили в ворота Ёсивары. Андре достал свой маленький пистолет.

— Филип, вы вооружены?

— Нет.

Андре передал пистолет подобострастному прислужнику, который выдал ему расписку и положил его вместе со многими другими.

— Никому не разрешено носить оружие внутри ограды — это правило соблюдается во всех Ёсиварах, даже самураи должны расстаться со своими мечами. On у va!

Перед ними по обе стороны широкой центральной улицы и отходивших от неё узких боковых стояли ряды аккуратных маленьких домиков, многие из которых представляли собой просто закусочные и крошечные бары, где можно было поесть или выпить; все дома были деревянными, с верандами и раздвижными панелями-сёдзи, затянутыми промасленной бумагой, все были подняты над землей на низких столбиках.