Так. Аккуратенько сдвигаем в сторону… Теперь приподнять дверь и приоткрыть небольшую щель, чтобы протиснуться в темные сени.

Нужный мне угол, где, собственно, должен был быть замаскированный вход в подпол, конечно же, завален всяким хламом.

Какие-то ржавые ведра, обломки огородного инструмента, сапоги…

Я перекладывал все это на ощупь, прислушиваясь к тому, что происходит буквально за стенкой. Синклер больше не выл, похоже тварь добралась до жизненно важных органов.

Но все остальные звуки пока еще намекали, что к обыску территории на предмет чужаков обитатели дома приступить пока не готовы.

Опять раздался какой-то топот, будто пятки ребенка по полу простучали. Кто-то сдавленно вскрикнул. Кто-то забубнил что-то похожее на молитву. Кажется, голос центрового.

Я поддел ножом одну из досок на освобожденном участк пола.

Не та.

Следующая.

Ага, эта поддалась. Приподнять над полом, подцепить пальцами, вынуть и поставить рядом.

Я убрал нож в ножны, вынул соседнюю доску. Отверстие было достаточным, чтобы пролезть внутрь. Я скользнул в пахнущий мышами и кошками еще более черный мрак.

В гостиной что-то поменялось. Раздались шаги сразу нескольких пар ног, кто-то явно шел к двери. Я пригнулся и натянул на дыру в полу специально оставленное для такого случая драное пальто.

Скрипнула дверь. В сени вышли два человека.

— Слушай, Большак, ты… это… а оно потом точно сделает? А если проснется и снова захочет сожрать кого-то из нас? — спросил знакомый уже сиплый голос.

— Да не ссы ты, Зубака, все пучком, — ответил голос центрового. Потом загрохотало ведро, об которое кто-то из них споткнулся. — Мля… Хлама этого натащили… Меня больше тот мужик волнует. Что он делал у нас под окном?

— Знамо что, — ответил сиплый. — Вынюхивал, сучок.

— Одежа на нем мокрая, по Ушайке приплыл, значит, — продолжил центровой. — Сытый такой на вид. Морда незнакомая…

— Большак, ты мне вот что скажи лучше, — сиплый тяжело закашлялся. — С трупами-то чего делать будем? Тварюга-то эта кишки от них сожрала, теперь и пол весь в кровище, и трупы эти… Просто так не выкинешь, Батька заподозрит еще что…

— Что заподозрит? — заволновался центровой. — Мало ли в Уржатке народу дохнет…

— Ну вот чтобы три трупа с сожранными кишками за раз — это как-то… того-этого… — сиплый снова закашлялся.

— Дело говоришь, Батька въедливый, — центровой шумно почесался. — Да и пес с ним. Все равно ему жить осталось до полнолуния только. Ну начнет он копать, и что?

— А то… Будет выспрашивать, вытащит кого из наших, а они и разболтают, что тварюгу сумеречную мы прикормили, — сиплый потоптался на месте, потом пнул ведро. — А ежели он у Забавы, как тварь обратно в сумерки загнать?

— И с чего бы это Забаве ему рассказывать? — процедил центровой.

— Да с этого же… того самого… соболей отсыпет, а она и расскажет… — сиплый сплюнул.

— Трупы, говоришь, надо спрятать… — задумчиво проговорил центровой. — Здесь оставить, вонять будут…

«Можно подумать, здесь и так не воняет», — подумал я, прикрывая нос рукавом. Пальто это дурацкое, которым я дырку в полу прикрыл, благоухало так, что мое небольшое убежище превратилось в настоящий газенваген. Даже глаза слезиться уже начали.

— Мож поближе к Толкучему рынку их оттащить и бросить? — сказал сиплый.

— Точно… — центровой притопнул ногой. — По Ушайке их сплавим, пусть у них там голова болит.

— А ежели этот, пришлый, не один был? — тревожно прошептал сиплый.