На остановке в вагон ввалилась целая толпа народу, и капитан замолчал.

Мы сравнительно быстро отыскали дом, в котором жила Оля Баринова. Не хрущоба, но и не хоромы. Унылая многоэтажка, московский стандарт. На двери подъезда красовался обшарпанный домофон, у которого был такой вид, словно он провисел тут уже лет тридцать, не меньше. Павел набрал номер квартиры, и аппарат отозвался неожиданно старческим голосом:

— Да?

— К вам представители прессы, — сообщил Ласточкин, подмигнув мне. Я взяла на изготовку фотоаппарат, который уже успел оттянуть мне руки.

— Конечно-конечно! — обрадовался домофон. — Проходите, пожалуйста!

Дверь отворилась с мышиным писком.

— Паша, — сказала я вполголоса, когда мы поднимались в лифте, — я чего-то не поняла. Кто это с нами говорил?

— Олина бабушка, — объяснил мой напарник. — Я уже разговаривал с ней вчера по телефону.

Она ждала нас на пороге квартиры, улыбаясь немного смущенно.

— Вот… Сюда… Проходите, пожалуйста. Я уже приготовила вам тапочки.

Ее радость от нашего визита была настолько искренней, что я почувствовала укол совести. Черт возьми, какое право мы имели обманывать ее и внушать ей необоснованные надежды?

— А где Оля? — спросил Ласточкин.

— Она придет, придет, — заторопилась старушка. — Она звонила мне… Просто их часто задерживают.

— На работе, значит? Надо же, какая жалость… И где она теперь работает, если не секрет?

— Не секрет, — вздохнула старушка. — Она уборщица в «Бегущей по волнам».

Вот это совпадение! Подозреваемая работает в том самом клубе, где грядущая жертва Алиса Лазарева собирается праздновать знаменательное событие — 33 года с момента своего появления на свет! Попрошу учесть этот факт, дамы и господа.

Но покамест жертва за тридевять земель, то есть на другом конце Москвы, а предполагаемая убийца то ли в клубе, то ли уже едет домой. Бабушка Оли улыбается робкой улыбкой. У меня сжимается сердце…

— Может быть, чайку?

Мы не отказываемся от чая. Мы ведем себя как ушлые журналисты, настоящие пираньи пера. Я рассматриваю плакаты на стенах. Группа «Шиповник», шесть девиц выстроились в шеренгу. Вторая брюнетка слева с белозубой улыбкой — это Оля. Ласточкин делает мне страшные глаза, и, спохватившись, я прошу позволения сфотографировать плакат. Господи боже, сколько настроек у этого чертова фотоаппарата!

Меж тем мой коллега по работе ненавязчиво расспрашивает старушку о ее замечательной внучке. Немолодая женщина тает. О, ее Оля такая хорошая девочка! Какой у нее был голос, просто ангельский! Какая она милая, славная, красивая! Сейчас она принесет альбом с фотографиями…

Я мрачнею, как кофейная гуща, в которой гадалка уже увидела разорение, отвергнутую любовь, темные мысли и конец света разом. Можете сколько угодно называть меня циником, но факт остается фактом: чаще всего именно у таких положительных, искренних, открытых людей, как эта старушка, и вырастают родичи преступники. С чем это связано, я не знаю, а придумывать наукообразное объяснение мне не хочется. Меж тем бабушка Оли уже приносит увесистую гору альбомов.

— Вот… Здесь Оленьке год… А здесь она с мамой…

Ласточкин включает диктофон, с умным видом задает типичные журналистские вопросы. Что у Оли за семья, кто ее родные?

Ничего утешительного. Отец бросил мать вскоре после рождения дочери, мать пристрастилась к выпивке… Растила ребенка фактически одна бабушка.

— Вот… Это Оленька в школе.