— Говенный строй — эта демократия, — сплюнул Збрхл. — Помню, как однажды нам в список управления такого выборного кассира ввели. Тоже на четыре года. Через три сукин сын в Теллицию деру дал и живет-поживает, как король, за счет нашего серебра, которое тайно в тамошних банках держал. Теперь все по-другому: кассиром не любая лахудра становится. Надобно иметь деревню, замок какой-никакой… Есть откуда долги тянуть. И не на четыре года синекуру предоставляют, а либо на год, либо пожизненно. Любое решение лучше тех лунных четырехлетий. Потому что за один год наворовать и спрятаться не успеет, а избиратели еще помнят, что он обещал и за что ему следует дать под зад. А при пожизненном назначении даже если крадешь, то понемногу, чтобы раньше времени под собой сук не подрубить. Значит, либо у подчиненных больше шансов ворюгу прогнать и после его правления прийти в норму, либо он обкрадывает их аккуратно, не до последних штанов. А четырехлетие… Есть у нас такая поговорка: «У корыта можно жить не тужить». И другая: «За четыре лунных года станет хряком воевода».

— Мы хотели без политики, — напомнил Дебрен.

— Верно, — поддержала его Петунка. — Я об исчезнувших кандидатах не для того упоминала, чтобы феодализм пропагандировать. Потому что и у него, откровенно говоря, есть свои недостатки.

— Скверная система, — покачал головой Збрхл, — только вот лучшей никто не придумал.

— Вонстон Широкий, — показала свою начитанность Ленда.

— А разве я говорю, что нет? — пожал он плечами. — Я именно Вонстона цитирую. Не такой уж я дурак, чтобы под политического классика подделываться.

— Оставьте в покое политику, — снова напомнил Дебрен. — Мы говорили о старосте и о тех претендентах на должность, которых он втихую пришиб.

— Скорее всего грифону на ликвидацию отправил, — уточнила Петунка. — Демократии свойственно характеры калечить. Вместо того чтобы честно схватить вилы и всадить оппоненту в живот, человек вынужден прибегать к отвратительному обману. Потому что тех, которые в открытую идут и нападают спереди, люди не избирают. Староста это прекрасно знает, поэтому никак не удавалось обнаружить его связи с исчезновением конкурентов. То он на вече, то в паломничестве, то на свадьбе. Никак не меньше десятка свидетелей готовы были головой поручиться, что, когда конкуренты исчезали, его там не было.

— Понимаю. И за это он Пискляку отвечал взаимностью.

— Пожалуй, не только. — Петунка и прежде была не слишком веселая, а теперь посмурнела еще больше. — Тот бес, который Йежина… Это племянник старосты. Второй урсолюд тоже. Вы видели, как крепко они мутировали. От матери унаследовали очень мало. Родня вынуждена была прятать их в лесу, потому что, хоть дядя и занимает солидную должность, соседи наверняка б не удержались и подняли паршивцев на вилы. И правильно бы сделали, потому что мальчишки, когда подросли, нескольких человек на тот свет отправили. Начали с приходского священника, который пытался младшего к истинной вере приобщить и тем самым вернуть его в лоно человеческой расы. Старший ему руку вместе с кропилом отгрыз и сожрал. С той поры они в горах скрываются. Судя по сегодняшним делам… с молчаливого согласия грифона. Однажды румперкский староста хотел снарядить против них карательную экспедицию, но здешний староста отсоветовал, утверждая, что, мол, племянники в лесу поддерживают экологическое равновесие, а когда подрастут, так и разбойников изничтожат. Пискляку свирепствовать не дадут. А тут извольте, выходит, они были с ним в тайном сговоре.