— Что она еще о Збрхле говорила? — прервал Дебрен.

Петунка опустила голову. И, кажется, немного покраснела.

— Да так… ничего серьезного. Пустяки… Бабский треп.

Дебрен подождал немного, но не дождался.

— Я стараюсь ее понять, — пояснил он наконец. — Если пойму, почему она убежала, то, может, угадаю куда. И может, догоню, пока ничего дурного не случилось. Пожалуйста, Петунка, помоги мне.

— Она сказала, чтобы я его берегла, — пробормотала та, ни на кого не глядя. — Чтобы не думала, что мы всего-то лишь несколько клепсидр… что он совершенно чужой, бродяга, голодранец, что я ничего о нем не знаю. Говорила, что она однажды так же вот одного в мир пустила и с тех пор подушку то слезами орошает, то грызет. И что прежде чем я приму решение, надо его здесь хотя бы до вечера придержать, в сердце его вслушаться.

— Что? — Збрхл от изумления опустил руку с кубком, остатки пива вылились на штаны. — Ленда тебе такие вещи?..

— Она хотела, чтобы я пообещала, что его не отпущу, — продолжала Петунка. — Чтобы у нас было время, и мы сознательно… Ну и вообще подождали, посмотрели, потому что, может, грифон подохнет, ведь тот капалин-то… И что, если грифон сдохнет, так, может, и мост… Потому что, говорит, Дебрен — лгун; ему нельзя верить в то, что у них нет ничего общего. У моста и грифона. Проверь, говорит, держится ли все еще мост, и только потом отказывай Збрхлу, если уж…

— Она настаивала, да? — спросил Дебрен, хмуря брови. Петунка кивнула. — Тогда я, пожалуй, уже знаю, о чем шла речь в записке. Чертова интриганка! Боялась… что мы за ней помчимся, вот и ударила по моему самолюбию, куцым обозвала и болваном, а тебя на Збрхла науськала.

— Но зачем? — с бессильной злобой проворчал ротмистр.

— Она пыталась веревку снять, — вслух рассуждал Дебрен. — Шум, потеря времени, и все-таки… А кафтан не взяла. Дьявольщина… кафтан! Зачем он вообще?.. — Чароходец повернулся, глянул на того, кто с самого начала таился в глубокой тени. — Дроп! Ты тогда вылетел с ней. Она кафтан специально сняла и повесила? Чтобы утром, когда выбежим?.. Нет, погодите… — Он забыл о птице. — Если она сквозь дыру лезла, то ведь и кафтан могла забрать.

— А может, она не собиралась — в дыру-то? — подсказал Збрхл.

— Когда мы за конем шли, каждый, кажется, верил в перемирие. — Дебрен невидящими глазами всматривался в нахохлившегося в углу попугая. — Может, надеялись, что обойдется, мы спокойно вернемся, и, как прошлый раз, кому-нибудь понадобится по нужде выйти, тогда караульный его просто так, не спросив, выпустит. Збрхл привык, что она в кусты ходила, хотя кругом волколаки. Он выпустил бы…

— А этого не видел? — Ротмистр показал, чего именно этого. — Волколак — одно дело, а летающий кошкин сын… Возможно, я б и выпустил, но как следует поговорив. — Он замолчал. — А ты не подумал, что… ну, что у нее моральность… того… упала? На войне так бывает. К тому же она женщина. Мойня, перина, мужик под боком, мы тут постоянно о траханье и родах треплемся… Может, в ней просто-напросто бабий инстинкт заговорил? Затосковала по спокойной жизни, по дому, детям? Не так уж она и молода, самое время… А то, что здесь происходит, — не ее дело.

— Думаешь, струсила? — назвал вещи своими именами Дебрен. Смог. Не заболело. Он не ожидал многого от Ленды Брангго. Хотел только, чтобы она жила.

— Возможно.