Мать вернулась, повесила полотенце на гвоздь.

— Если считаешь, что без тебя совхоз пропадет, оставайся. О нас что же думать? Наше дело — работать. Обидно, конечно, учить человека одиннадцать лет, а потом — на тебе: утятница.

Руфа справилась со слезами, подняла на мать ясные глаза.

— Да не навек утятница, мама! Я же учиться буду. На заочное поступлю. И настоящее образование все равно получу! Нельзя мне уезжать сейчас из совхоза, а они вот никак понять не хотят.

Степан Васильевич молчал, тщательно свертывая цигарку.

— Ну что ж, тебе виднее, — вздохнула мать, — только смотри потом не жалуйся.

— Не пожалуюсь, мама, не пожалуюсь!

— Храбришься, — неожиданно всхлипнула мать, — а у самой-то на сердце кошки скребут!

— А что же я — чурка деревянная, что ли?..

— Да ладно уж вам, — жалобно сказала Лида, — а теперь и плачут еще.

Витька, который давно уже сидел, не перелистывая страниц, захлопнул книгу, вскочил и вприпрыжку ринулся из избы на улицу. Все ясно: Руфа остается, Руфа никуда не уедет, и это самое лучшее, что могло сегодня решиться.

— Я к Вере сейчас иду, — сказала Руфа, обратившись к Жене. — Сходим вместе?

Женя рада была выйти на улицу. Боялась, что мать Руфы спросит: «А что, Женя тоже остается?» Что могла бы ответить Женя на это?

Девушки направились по дороге к озеру.

— Значит, ты окончательно решила остаться? — спросила Женя, покусывая травинку.

— А как же мне еще решать? — мягко возразила Руфа. — Мы же вчера комсомольское слово дали Савелию Петровичу.

— А как же я?

— А ты поезжай. Ты вчера сидела и молчала. И правильно. Если решила ехать, зачем себя связывать?

Они долго шли молча.

— Зачем тебе к Вере? — спросила Женя, когда вдали, сквозь кусты ракитника, заблестело озеро.

— Ну, во-первых, ты же знаешь — она в Москву едет. Интересно, как это получилось? Какое приглашение прислали? А потом… у меня дело…

— Секрет?

— Что ты! Просто прикидываю, если решила остаться в совхозе, то на какую работу пойти? Может, стоит утками заняться? Вот и хочу приглядеться пока…

— Утками? И станешь тоже как Вера?

— Как Вера — это бы очень хорошо!

— И такая же растрепанная… и в сапогах?

Руфа засмеялась:

— А вот это — не обязательно.

Они подошли к озеру. Среди солнечной озерной синевы белела утиная стая.

— Смотри, как у Веры хорошо, — сказала Руфа, — будто черемухи намело. А на нашем озере тихо, глухо… Никакой жизни.

Женя остановилась:

— Я не пойду дальше.

Руфа внимательно поглядела на нее:

— Неужели «директорову дочку» не забыла? Будь выше этого.

Женя, несмотря на уговоры, все же хотела свернуть в сторону, но было поздно — их увидели. Вера Грамова стояла у калитки утиного загона и смотрела на девушек. Крупная, в большом холщовом фартуке поверх темного рябенького платья, в платке, повязанном по самые брови концами назад, Вера казалась гораздо старше своих двадцати четырех лет.

— Чего — помогать, что ли? — спросила она, поглядывая то на одну, то на другую. Но тут же сама себе возразила: — Да, уж видно, нет. Пока школьницами были — одно дело, а нынче выросли.