Живая. Моя живая любовь.

Единственное, что все еще меня беспокоит, – это мысль о том, что именно я буду виновником этого трагического взгляда на ее лице.

Не стану сейчас об этом думать: еще успею. Приму душ, потом усядусь на постели, и в голове у меня будет звучать ее любимая музыка, а в горло потечет ее любимое вино. Тогда я и начну постигать время, которое собираюсь перехитрить.

И все это здесь. В этой гостинице. Именно в этом месте, как раз в тот момент, когда я произношу эти слова, дышит и движется Элиза Маккенна, отделенная от меня расстоянием в семьдесят пять лет.

* * *

(Ричард провел много времени за переписыванием и анализом книги Пристли. Таким образом, именно эту часть его рукописи я подверг наибольшим сокращениям, поскольку эта тема сильно замедляла его повествование, хотя и представлялась ему захватывающей.)

* * *

Первая глава посвящена устройствам измерения времени. Не понимаю, каким образом это могло бы мне пригодиться, но все‑таки собираюсь изучить материал, делая записи, как привык в колледже.

Вот так надо этим заниматься. Прохожу курс изучения времени.

Глава вторая: «Символы и метафизика времени».

Движущаяся вода, пишет Пристли, всегда являлась для человека излюбленным символом времени. «Время, как неудержимый поток, уносит прочь всех своих детей».

Умом понимаешь неточность этого сравнения, ибо у потока есть берега. Поэтому мы вынуждены рассматривать то, что стоит неподвижно, пока течет время. И где мы находимся? На берегах или в воде?

* * *

Глава третья: «Время в понимании ученых».

«Время не существует отдельно от порядка вещей, посредством которого мы его измеряем». Так сказал Эйнштейн.

В этом «загадочном царстве», как называет его Пристли, нет такого места, где можно было бы найти окончательную формулировку пространства и времени.

Густав Штромберг утверждает, что существует пятимерная вселенная, содержащая в себе четырехмерный пространственно‑временной мир физики. Он называет ее «областью вечности», лежащей за пределами пространства и времени в их физическом смысле. В этой области настоящее, прошлое и будущее лишены смысла.

Есть только единство существования.

* * *

Глава четвертая: «Время в литературе и театре».

Допустим, человек родился в 1900 году, пишет Пристли. Если 1890 год еще где‑то существует, значит, человек может туда попасть. Но он сможет сделать это только в качестве наблюдателя, поскольку 1890‑й в совокупности с его физическим присутствием не будет уже оставаться тем 1890‑м, каким он был.

Если бы он захотел не просто понаблюдать за 1890 годом со стороны, а почувствовать этот год как живой участник событий, то ему пришлось бы воспользоваться вневременной частью своего сознания, чтобы проникнуть в сознание какого‑либо человека, живущего в 1890‑м.

Пристли утверждает, что усиливает это ограничение не само путешествие, а пункт назначения. Человек, родившийся в 1900‑м и умерший в 1970‑м, является пленником этих семидесяти лет хронологического времени. Поэтому в физическом смысле он не может быть частью любого другого хронологического времени, будь то 1890‑й или 2190‑й.

Это меня тревожит. Надо все обдумать.

Нет, ко мне это не относится. Потому что я уже там был.

1896 год без моего физического присутствия не будет больше тем годом, каким был. Поэтому я должен вернуться.

* * *

Часть вторая: «Представления о времени».

Я читаю и делаю записи уже несколько часов. Рука ноет, глаза устали, чувствую, что начинается приступ головной боли.

Но остановиться не могу. Я должен изучить все, что в моих силах, чтобы отыскать путь назад, к ней.