|
Стан крепок, как грот-мачта, длиннопалые руки ухватисты, точно грабли, на которые часто наступают, а талия, которая отчетливо не просматривалась, была облечена платьем из той же поскони или мешковины, что шла здесь на все житейские надобности. Платье это было связано также в виде сети, хотя пожиже и поузорнее потолочной; на грудях, нацеленных прямо на зрителя, как двуствольный пулемет, топорщилось ожерелье из круглых и плотных бусин древнего, темно-желтого янтаря длиною до пупа, как на восточном идоле. От пола старуху отделяли некрашеные тряпочные сандалии с высокой подошвой, той же тряпкой и обтянутой. Всеми чертами и совокупным обликом напоминала наша кабатчица сытую и злую кошку, поэтому не стоило удивляться настоящей кошке, а вернее — вороному коту исключительной красоты и мощи, что выделился из тьмы, сверкая глазищами цвета хозяйкина ожерелья, и стал к ноге, скептически фыркнув на пришлецов.
— Что, — повторила хозяйка, — никак немтыря Бог послал? Я с тобой говорю. — Я, собственно, по объявлению. Чтоб с собаками вот… заходили. — Люди с собаками, а не собаки с людьми. Фармацевт ты, что ли? — Не понял вас, добрая женщина. — Ну, шальные бабки у тебя водятся, рыцарь прискорбного образа? Что-то не похоже. И за душой один ветер, и в кармане штанов ничегошеньки, и в самих штанах, да и вообще не лицо у тебя, а сплошное общее место. А теперь скажи мне откровенно, кто кого привел, ты собаку или собака тебя? — Да мы, наверное, вместе с Белладонной, — начал Шэди без большой уверенности. Кот при этих словах встопорщился и хрипло мяукнул, показав белые иглы зубов; между ними мелькнул яркий огненно-красный язычок и тотчас же исчез. — Цыть, Ирусик, — махнула рукой кабатчица. — Женка она славная, Белла-то, а этому сморчку только плюс, что имя ее угадал, — правда, совсем махонький плюсик, не больше его личного интимного инструмента. — Так собака все-таки необходима как пропуск? — продолжил Шэди. — Можно было бы просто надеть башмаки с маркой «Тихие Щенки», — ответила старуха, — мягкие такие и ноские до чертиков; но больно дорого, такому, как ты, ввек не потянуть. — Как ваше почтенное имя, добрая хозяйка, и имя вашего уважаемого кота? — Ишь чего захотел! Говорят тебе сами — не слышишь, а не хотят сказать — домогаешься. Да ладно, только ради Беллы скажу. Звать меня Аруана, хотя не только так, а еще на несколько ладов; но тебе всё равно, ты по-взаправдашнему и одно это имя произнести не сможешь. А кот, раз тебе это нужно, — прямой потомок того, что встретился кельту Маль-Дуйну и его друзьям в их плавании, и носит гордое и старинное имя Ирусан. При этих звуках, очевидно, ласкающих его сердце, кот приосанился, поднял щекастую голову и померялся взглядами с Шэди. Тот отвел глаза — поистине, все кошки прекрасно умеют ставить человека на место! — Ну вот, — продолжала старуха, — ты удовлетворился? Больше ничего не потребуешь? А то все лопухи и слабоумные, что сначала забредают в эти места, а потом прямым ходом сваливаются мне на голову, — при этих словах Аруана подбоченилась, — всем, буквально всем, представь себе, требуется пить-есть, спать-отдыхать и еще чтоб им девицу пятнадцати лет отроду под бочок положили, как царю Давиду. — Говоря по чести, и я бы не отказался от всего этого, кроме разве что последнего, — ответил Шэди, — только у меня нет чем заплатить. — А у меня нету мела, — отрезала Аруана. — Я ж не мел ем, добрая женщина. — Да и я им только на черной доске пишу, если кто мне задолжал, — объяснила она, — но вот как раз сегодня кредит хотя и был, да куда-то вышел. |
