Бен-Зуф, чтобы не идти в обход по северному берегу острова, повел своих спутников наискосок через равнину. Два километра пешеходы прошли за десять минут благодаря потере в весе и приобретенной легкости. Они остановились подле большой рощи из смоковниц и эвкалиптов, живописно раскинувшейся у подошвы холма.

— Ах, негодяи! Ах, разбойники! Бедуины! — завопил вдруг Бен-Зуф, топая ногами.

— Ты опять о птицах? — осведомился Сервадак.

— Да нет же, господин капитан! Я об этих проклятых бездельниках! Опять работу бросили! Смотрите сами!

И Бен-Зуф указал на валявшиеся на земле серпы, грабли и косы.

— Вот что, любезный, — заявил капитан Сервадак, которого разбирало нетерпение, — будет тебе нас морочить! Изволь-ка объяснить, о чем или о ком идет речь!

— Тес! Слушайте, слушайте! — отвечал Бен-Зуф. — Уж я-то не ошибаюсь!

Все прислушались. Из рощи доносились звуки песни, звон гитары и ритмичное щелканье кастаньет.

— Испанцы! — воскликнул капитан Сервадак.

— А кто же еще? — ответил Бен-Зуф. — В них хоть из пушек пали, они все равно будут трещать своими погремушками!

— Откуда же они взялись?

— Послушайте-ка еще! Сейчас вступит старик.

Раздался другой голос; стараясь перекричать музыку, он яростно бранился.

Сервадак, как и все гасконцы, знал немного по-испански, поэтому слова песни были ему понятны:

А старческий голос, перебивая песню, твердил на ломаном испанском языке:

— Верните деньги! Отдайте мои деньги! Вернете ли вы, наконец, мои деньги, подлые махо? Но певцы не унимались:

— Я заставлю вас вернуть мне деньги, мошенники! — снова заговорил голос под щелканье кастаньет. — Вы мне заплатите, клянусь богом Авраама, Исаака и Иакова, именем Христа и Магомета!

— Ого, черт возьми, да ведь это еврей! — воскликнул Сервадак.

— Это еще не беда, что еврей, — ответил Бен-Зуф, — я знавал евреев, которые умели делать добро людям. А этот из Германии, да еще из худших ее краев — вероотступник, у которого нет ни родины, ни совести.

Гектор Сервадак и его спутники хотели было войти в рощу, но остановились на опушке, пораженные потешным зрелищем. Испанцы плясали свой национальный танец фанданго, и так как на Галлии их вес уменьшился, они подпрыгивали чуть ли не на сорок футов в вышину. Зрители еле сдерживали смех при виде плясунов, взлетавших над кронами деревьев. Их было четверо дюжих молодцов; взявшись за руки, они увлекали с собой какого-то старика, и он то возносился вверх, то падал вниз — точь-в-точь Санчо Панса, ставший жертвой озорной шутки веселых суконщиков из Сеговии.

Гектор Сервадак, граф Тимашев, Прокофьев и Бен-Зуф, пробравшись сквозь чащу деревьев, очутились на маленькой полянке. Развалясь на траве и помирая со смеху, двое молодцов подстрекали танцоров. Один перебирал струны гитары, другой щелкал кастаньетами.

Увидев пришедших, музыканты перестали играть, а плясуны плавно опустились на землю вместе со своей жертвой.

Охрипший, взбешенный старик бросился к капитану Сервадаку и заговорил по-французски, но с сильным немецким акцентом:

— Ах, господин генерал-губернатор, меня хотят ограбить! Но, во имя всевышнего, свершите правосудие!

Сервадак оглянулся на Бен-Зуфа, как бы спрашивая, кому он обязан этим высоким званием, но денщик закивал, словно говоря: «Ну да, господин капитан, вы и есть здешний генерал-губернатор! Об этом уж я позаботился!»

Тогда капитан знаком велел старику замолчать; тот сложил руки и смиренно понурил голову.