И только дома после всех уроков Евгений Оскарович давал волю чувствам. Размазывая слезы по лицу и закручивая во весь голос такие нецензурные обороты, которые знает наизусть не всякий боцман, он писал и тут же рвал в клочки заявления об уходе, катался по полу и плевался густой слюной в горшки с цветами, что заставило миламанских ученых записать в своем отчете: «Приступы ярости часто сопровождаются усиленным выделением жидкости из организма».

Евгений Оскарович не уходил из школы только потому, что ему некуда было идти, а директор не увольнял его только потому, что если выгнать этого психа, то учить детей биологии будет некому совсем.

В эпоху, когда все нормальные педагоги разбегаются как тараканы по частным школам и детским садам, любой, кто согласен работать в муниципальном образовательном учреждении, ценится на вес золота.

Так что Евгению Оскаровичу сходили с рук даже регулярные скандалы с завучем, при виде которой Неустроев начинал трястись раньше, чем она произносила первые слова.

Слова обычно были такие:

— Евгений Оскарович! После ваших уроков с классом невозможно работать. Если вы не в состоянии держать воспитуемых в узде, то вам нечего делать в школе.

После этого Евгений Оскарович не мог сдержать в узде себя. А поскольку Олимпиада Семеновна не была ребенком (и возможно, не была им никогда), в выражениях он не стеснялся.

Слоноподобная дама позднебальзаковского возраста могла переорать своим генеральским басом кого угодно, но только не Женю Неустроева, доведенного до крайней степени ярости. Он кричал, как контуженый, и его звонкий голос глушил все звуки вокруг.

Дети были в восторге.

Самое забавное, что эти скандалы крутились всегда вокруг одной темы. Евгений Оскарович пытался доказать Олимпиаде Семеновне, что детей надо любить.

Он действительно любил детей — и наверное, поэтому они так легко садились ему на шею.

И теперь, едва к нему вернулась способность соображать, Неустроев подумал, что это снова дети. Наверное, старшеклассники, которым мало показалось его сегодняшней истерики на уроке в десятом «б», решили достать его даже дома.

Эта мысль подействовала на Евгения Оскаровича отрезвляюще. Он перестал биться и произнес почти спокойно:

— Нет, это уже переходит всякие границы. Между прочим, хулиганство со взломом карается в уголовном порядке.

— Успокойтесь, пожалуйста! — произнес в наступившей тишине приятный женский голос. — Мы не причиним вам зла.

— Кто это? Караваева, ты что ли? Развяжите меня немедленно!

— Мы не можем освободить вас от оков, потому что опасаемся вашей неадекватной реакции, — послышался другой голос, на этот раз мужской.

Скосив взгляд в сторону говорившего, Неустроев понял, что это никакие не старшеклассники. Глаза уже привыкли к темноте, и было отчетливо видно, что странные визитеры возвышаются чуть ли не до потолка. Только один из гостей имеет нормальный рост, и кажется, именно он говорит женским голосом.

— Черт возьми, а какая у меня должна быть реакция?! — воскликнул Неустроев, вновь свирепея. — Вы вломились ко мне в дом, связали меня какими-то веревками и хотите адекватной реакции? Развяжите меня, я сказал!

— Мы развяжем вас позже, а сейчас, пожалуйста, выслушайте нас, — попросил женский голос.

— Не хочу я ничего слушать!

— Дело в том, что мы — посланцы народа миламанов из звездного скопления Ми Ла Ман. Мы ведем неравную борьбу с жестокой расой моторо-мотогалов, которые покорили половину Галактики. И к несчастью, мы проигрываем в этой борьбе. Помочь нам может только ген бесстрашия, который обнаружен на вашей планете…

Тут Неустроев прервал ее и завопил что есть мочи, адресуясь в сторону открытой балконной двери:

— На помощь! Меня сумасшедшие убивают! Помогите!!! Пожар!!!

При этом он энергично заколотил головой об стену, что в панельных домах с неизбежностью ведет к пробуждению всех соседей, как бы крепко они ни спали.