— А ты, Петрович, как ни бери, все равно, не даст! — ответил все тот же бойкий женский голос, и опять все загалдели, соревнуясь в остроумии.

Антон решил не обращать внимания на местных юмористов, а и потому продолжил гнуть свою линию.

— Товарищи! Тихо! — уже почти на максимуме голосовых связок перекрыл он шум в зале. — В общем, каждый получает определенный текст известного писателя или поэта, учит его наизусть и через три недели, 31-го декабря сдает экзамен на знание оного. Из райцентра приедет комиссия — она и будет его принимать. Указ президента обсуждению не подлежит. Для тех же, кто откажется его выполнять, предусмотрено административное наказание, а именно денежный штраф. Так что не в ваших… в смысле — не в наших интересах манкировать… игнорировать… короче, не выполнять этот указ. Таким образом, каждый российский гражданин становится причастным к делу сохранения нашей культуры. Вот. Так. Тексты мы уже распределили. Пусть каждый по очереди поднимется на сцену для получения текста — ну, скажем. — Пахомов рукой показал очередность, — слева направо, с первого ряда по последний.

Бузунько одобрительно кивнул головой.

— А почему с первого по последний, а не наоборот? — раздался чей-то голос.

Пахомов растерялся.

— Ну какая разница?! — вдруг разозлился до того молчавший Черепицын. — Все равно все получат по заданию!

— Да я так… просто спросил, — уже виновато промямлил спросивший.

— Итак, начали, — обрадовался Пахомов, решив, что самое сложное уже позади, и народ, в общем и целом, идею если не поддержал, то, по крайней мере, не принял в штыки.

— Ну что застыли, как сопли на морозе? — снова разозлился Черепицын. Он понимал, что самое сложное еще далеко не позади, и хотел как можно быстрее добраться до финала этого спектакля. — Давайте, подходите. В порядке живой очереди. Без волокиты. Подошел, получил, расписался, отвалил, дал другому получить. И не надо вот эти вот ваши перешептывания, переглядывания. Устроили тут пансионат благородных девиц. Давай, Сериков, — обратился он к самому крайнему. — Покажи пример гражданской сознательности.

— Я? — испуганно отозвался Сериков.

— Нет, Пушкин, блин!

— А чего я?

— А того, что ты самым крайним сидишь.

Из зала Серикова подбодрили:

— Давай, Серега, не тушуйся.

Но Сериков сидел, как будто прилип к стулу. Сидевшая рядом с сыном мать Серикова повернулась к упрямому отпрыску:

— Ну что ты, Сереженька? Неудобно ж, люди ждут.

— Во-во, — поддержал ее Черепицын.

— Ну вот и иди первой, — огрызнулся Сериков.

— Матери-то не груби, — снова встрял Черепицын. — Давай, Светлана Юрьевна, покажи сыну пример.

Старушка преклонных лет вздохнула и медленно поднялась на сцену.

— Держи, Светлана Юрьевна, — Пахомов торжественно протянул Сериковой книжку.

Черепицын решил проявить максимальную заботу:

— Тебе, Светлана Юрьевна, мы выбрали задание попроще, покороче, так что не бойся.

— Да я не боюсь, сынок, — добродушно ответила старушка. — Только я енто… читать не умею.

Зал замер.

«Хорошенькое начало», — подумал Бузунько.

— Как это? — опешил Черепицын.

— Да так. Годков мне уже немало. А по малолетству и времени-то на учебу не было. Все работа да работа. Потом война. Вот.

Повисла нехорошая пауза.