Генерал посмотрел вокруг мутными глазами, вновь окинул взглядом всех этих людей — движущихся, танцующих, смеющихся, опять увидел неподвижно сидящих старух, их суровые, отрешенные лица, напоминающие иконостас, и устало опустил голову.

Барабан продолжал глухо рокотать, хрипло заплакала гэрнета. Мужчины за столом затянули песню, и генерал явственно увидел, как мрак надвигается на горы, и услышал протяжную песню женщины; он напрягся — у него захватило дух от этой песни.

— По-моему, самое время уходить, — сказал генерал священнику.

Священник кивнул.

— Да, пора, — согласился он.

— Главное — уйти незаметно.

Приближалась полночь, свадьба была в разгаре, и все, вероятно, успели забыть о старой Нице, но она вернулась. Она появилась в тот самый момент, когда генерал и священник решили подняться. Генерал раньше всех заметил ее. Он почувствовал ее, как старый охотник чувствует присутствие тигра в джунглях. У входа засуетились и стали шептаться. Играла музыка, но никто не слушал ее. Все столпились у двери. Старая Ница вошла внутрь, и многие невольно вскрикнули.

Она была вся мокрая, вымазанная грязью, лицо ее было белым, как у покойника, в руке она держала мешок.

Генерал невольно поднялся и пошел к ней, словно зверь, который, заслышав издали рев своего врага, загипнотизированный им, не убегает, а бежит ему навстречу.

Люди растерянно столпились вокруг, не зная, что делать. Старая Ница стояла, глядя на генерала блуждающим взглядом, будто смотрела не на него, а на его тень, и проговорила что-то, захлебнувшись в кашле.

— Переведите мне! — закричал генерал, и в его голосе был крик о помощи. Но никто не перевел. Он оглянулся и увидел священника. Тот подошел к нему.

— Она говорит, что когда-то убила офицера из наших, и спрашивает, не вы ли тот генерал, что ищет останки военных, — сказал священник.

— Да, госпожа, — глухо ответил генерал. Он собрал все свои силы, чтобы выдержать взгляд этой наводившей на него ужас старухи.

Старая Ница сказала еще что-то, но священник не успел перевести ее последние слова, потому что они утонули в дружном возгласе окружающих, когда она бросила на пол, прямо под ноги генералу, мешок, который принесла с собой. Женщины заголосили. Священнику уже не нужно было ничего переводить, все и так было ясно. Генерал уставился на мешок, не могло быть для него ничего страшнее этого мешка, упавшего с глухим стуком на пол, мешка, облепленного комьями черной мокрой земли. Перепуганные женщины отскочили, закрыв лица руками, а сидевшие в стороне старухи крестились и потрясенно шептали:

— Она похоронила его у собственного порога.

— Эх, Ница, горемыка ты наша! — выкрикнул кто-то.

Старая Ница повернулась и вышла. Никто и не подумал ее остановить, то, что она должна была сделать, она сделала.

Генерал не мог отвести взгляд от мешка, в ушах у него звенело от шума, выкриков и охватившего его ужаса. Он даже не задумался, почему вдруг наступила полная тишина, или, может, он просто оглох. Перед его ногами зловеще чернел старый мешок, и странно — он даже заметил на нем заплатки. Кому-то нужно его взять, подумал он в оцепенении. И тогда, в гнетущей тишине, он медленно нагнулся и дрожащими руками поднял грязный мешок. Затем надел шинель, медленно закинул мешок на плечо и вышел под дождь, пригнувшись, словно на спину его легла тяжесть стыда всего человечества. Священник вышел за ним.

У них за спиной кто-то зарыдал в голос.

Глава двадцать первая

Генерал шагал впереди, прямо по лужам, священник следовал за ним.