|
По-современному говоря, диагноз должен быть таков: «Огнестрельный многооскольчатый перелом большеберцовой кости левой голени». Во-вторых, Говоров, естественно, понимал, что «несовершенный» перелом лучше «совершенного», то есть полного. Даже если он ничего не ведал о шинировании, гипсе или лубке, то как лечащий врач обязан был обеспечить покой конечности больного, ограничить его сотрясения во время езды, что уменьшило бы боль и страдания Багратиона. С древних времен был известен только один и самый эффективный способ безболезненной транспортировки высокопоставленных раненых, а именно — на носилках или в сооружении типа кресла, портшеза, которые носили на руках, сменяя друг друга. В-третьих, даже при категорическом отказе делать операцию Багратион все-таки разрешал перевязки раны, и этим можно было воспользоваться как для очищения ее с помощью разных средств, так и для необходимого расширения раны, освобождения оттока гнойной материи (вспомним простого аустерлицкого гренадера с его самодельными трутами, деревянным маслом и бритвой, которой он делал себе надрезы). Поводом для всех этих процедур могла стать необходимая процедура отмачивания и отпаривания бинтов. Так получилось, что к очищению раны с помощью более эффективных, чем деревянное масло, средств (пучки корпии, напитанные лекарствами, спринцевание раствором хины и других препаратов) врачи приступили только с 9 сентября.
Багратион, которому стало чуть лучше, попросил давать ему шампанское, а так как он был человеком совершенно непьющим, то «неудивительно, что вино сие могло подействовать на него как оживительное или ободрительное лекарство». При этом он был горд собой и говорил Говорову: «Вот я и операцию вашу вытерпел!» Говоров отвечал: «Она доказала вашему сиятельству убедительно, что ее не должно было отсрочивать. У нас, медиков, упущение одного дня насчет болезни влечет иногда за собою пагубные следствия для больного». Увы, сам Говоров не применил этот принцип к Багратиону. Далее Багратион сказал, что действие хирургических орудий «гораздо сноснее для меня показалось той адской боли, которую я прежде терпел». В ответ на его вопрос о будущем: «Нынешняя операция приведет ли в лучшее состояние мою рану» — Говоров пытался навести князя на мысль о необходимости ампутации: «Если маловажная наша операция не принесет пользы, без сомнения, вы позволите нам другую сделать. За успех сей последней можно ручаться!» «Князь хотя промолчал на сей ответ, однако же приметно показал на лице своем знаки неудовольствия». И опять Говоров испугался, прекратил разговор и не сумел довести до Багратиона свои медицинские соображения о необходимости ампутации — ведь ему было понятно, что выздоровление с раной такого характера иначе невозможно. Тогда, до появления разного рода антисептиков, было аксиомой, что ампутация дает шансы на выздоровление во много раз большие, чем все другие способы лечения. То, что Говоров пытался подготовить больного к мысли о второй операции (ампутации), свидетельствует о таком убеждении врачей, но опять они не смогли объяснить это Багратиону. Возможно, здесь нужен был какой-то голчок, авторитетное мнение нового медицинского светила. Кажется, что внутренне Багратион был готов согласиться на ампутацию, — недаром он в эти дни расспрашивал о здоровье генерала А. Н. Бахметева, которому при Бородине ампутировали ногу и которого лечил Говоров. Следующий день показал, что болезнь развивается в худшем направлении — начался сепсис. Рана страшно смердела; по словам опытного практика доктора Гильдебранта (в изложении Говорова), «он никогда еще не видал столь гнилого растворения соков, какое примечено было у князя». Сам Говоров писал, что при перевязке 9 сентября «зловоние оной (раны) было столь велико, столь несносно, что без курения уксусом с ло де колонь нельзя было простоять при нем ни одной минуты». |
