Восстание роялистов должно быть поддержано деньгами. Может быть, кошелек в руках у Амброса Манатона? Интересно, почему он вдруг решился рискнуть жизнью и состоянием? Но через минуту все стало ясно.
— Миссис Денис еще не приехала?
— Пока нет. Вы хорошо знакомы?
— Да, мы считаемся близкими соседями и в северном Корнуолле, и в северном Девоншире.
Он сказал это легко, с уверенной улыбкой. Ах, Ричард, мой неразборчивый в средствах возлюбленный. Значит, Гартред служит приманкой для тигра.
Интересно, черт побери, что происходило длинными зимними вечерами в Бидефорде? Можно себе представить, как там хозяйничала Гартред. Ну что же, хозяйкой в Менабилли теперь буду я. Интересно, не покажутся ли жесткими наши соломенные матрасы после пуховых перин Орли Корт?
— Мой брат, генерал Гаррис, работает у миссис Денис управляющим, я правильно поняла?
— Да, что-то в этом роде, — сказал Амброс Манатон, внимательно разглядывая носки своих сапог. — Вы давно его не видели?
— Около двух лет. С тех пор, как пал Пенденнис.
— Он изменился за это время. У него сильно сдали нервы, вероятно, из-за потрясений, пережитых во время осады.
У Робина сдали нервы? Да у него их вообще не было. Он выезжал на битву, как на охоту, с соколом на запястье. Если у Робина сдали нервы, то не пять месяцев обороны Пенденниса тому виной.
Они появились вдвоем еще засветло. Я встретила их в галерее одна. Дни правления парламента никак не отразились на Гартред. Она, может быть, немного пополнела в груди, но это ей очень шло. Гартред бросила вызов природе, позволив ей сделать со своими волосами все, что положено, отчего они утратили прежний золотой блеск и приобрели серебряно-белые пряди. Сама Гартред выглядела от этого только изящнее и краше.
Она беспечным жестом сбросила на руки Робину свой плащ, тут же показав мне характер их отношений. Как будто не было всех прошедших лет: передо мной стояла двадцатитрехлетняя Гартред, молодая жена, которой уже успел надоесть Кит, верный раб и прислужник, так и не сумевший стать господином.
Здесь, в Менабилли, я увидела как будто ожившего Кита, с тем же выражением собачьей преданности в глазах.
Однако прав был Амброс Манатон, не одно обожание виднелось в глазах Робина, там было сомнение, тоска и нервозность. Отечность лица выдавала любителя приложиться к бутылке. Поражение и Гартред сделали свое черное дело.
— Кажется, нам самой судьбой предназначено встречаться в дни суровых испытаний, — сказала я ей. — Ты все еще играешь в пикет?
Робин, не понимая, о чем идет речь, смотрел то на нее, то на меня, а Гартред только улыбалась, стягивая кружевные перчатки.
— Пикет теперь не в моде, нынче все играют в кости, хотя делать это приходится втихомолку. Парламент очень не одобряет азартных игр.
— В кости я, пожалуй, играть не стану. Придется тебе брать в партнеры либо Робина, либо Амброса Манатона.
Она бросила на меня быстрый взгляд, но я постаралась его не заметить.
— Мне остается одно утешение, что впервые мы с тобой не будем играть друг против друга, мы вместе играем на стороне победителя.
— Неужели? — спросила я, потому что прошло всего четыре года с тех пор, как она шпионила на лорда Робартса.
— Если ты во мне сомневаешься, то спроси Ричарда, когда он прибудет. Однако теперь уже ничего не исправишь: я знаю все секреты.
Она снова улыбнулась, и я почувствовала, что мы, как рыцари в старину, обменялись приветствиями перед поединком.
— Я отвела тебе большие покои наверху, где обычно размещается Элис с детьми.
— Спасибо, — ответила она.
— Робин займет комнату слева от тебя. А Амброс Манатон — небольшую спальню справа, как раз около лестницы; тебе будет спокойно под защитой двух сильных мужчин. |