— О, это оч-чень плохо, — с неприязнью и даже с долей брезгливости воскликнул старичок. — Как это оч-чень отвратительно, когда молодому человеку нечего делать! Это и отвратительно, и возмутительно! Уму непостижимо!

— Многие ничего не делают, — недоуменно проговорил Вовик. — Тем более, сейчас каникулы.

— Многие ничего не делают?! — старичок долго и прерывисто дышал, чуть ли не задыхался от гнева. — К твоему сведению, люди в основном трудятся! И лишь ничтожнейшее количество, ку-чеч-ка, занимается тунеядством! Пре-зи-ра-ю таких, жалею и ненавижу! И каникулы, было бы тебе известно, существуют вовсе не для того, чтобы развивать в себе лень!

И старичок снова двинулся вперёд, по-прежнему не оглядываясь, снова точно уверенный, что Вовик будет идти за ним следом хоть целый день.

«Смешной старичок! — весело подумал он. — Ничего в каникулах не понимает! Просто, видать, поговорить любит!»

Но через некоторое время он ощутил беспокойство, догнал старичка и опять спросил, теперь уже с заметной тревогой:

— Да кто же вы всё-таки такой, дедушка?

Старичок остановился, медленно обернулся, очень внимательно, с явным недоверием и подозрительностью оглядел Вовика, словно только сейчас впервые увидел его, и ответил:

— Генерал-лейтенант в отставке Самойлов Илларион Венедиктович к вашим услугам.

— Ге… ге… гене… генерал?!?! — еле-еле-еле-еле выговорил Вовик. — Да ну?! — вскрикнул он и застыл с широко раскрытым ртом, будто задохнулся.

— Чему же ты так удивился? — обиженно, как показалось Вовику, спросил Илларион Венедиктович. — Не похож я, по-твоему, на генерал-лейтенанта хотя бы в отставке? Не такие они, генералы-то, по-твоему, бывают? А?

Вовик с трудом передохнул, кашлянул, чтобы в горле не было сухо от волнения, пробормотал растерянно:

— Не ожидал я… ведь… вдруг… ге… ге… генерал!!!

— Чего не ожидал? Чего — вдруг?

— Ну… как это… вдруг, конечно… я и вы… вы и я… вдруг, вдруг, конечно… ну и…

Илларион Венедиктович ждал, долго и терпеливо ждал, когда Вовик произнесет что-нибудь более или менее внятное, еле дождался, когда тот сумел ответить, да и то едва слышно:

— Первый раз в жизни разговариваю с живым генералом. Вот и не верится.

— Звать тебя как?

— Вовиком. Краснощёков Вовик.

— Не Вовик, а Владимир, — строго поправил Илларион Венедиктович. — Вот что, Владимир… — Он помолчал, словно раздумывая внимательно и осторожно, продолжать или нет разговор, и вдруг торопливо, вроде бы далее испуганно и виновато спросил: — Мороженого хочешь?

И опять Вовик от неожиданности лишился дара речи, промычал нечто совсем невразумительное, самому ему непонятное, но зато утвердительно мотнул головой шесть раз.

— В трамвае ты был разговорчивей, — недоуменно и. опять, как показалось Вовику, обиженно отметил Илларион Венедиктович. — Идём. Мороженого хочется! И предстоит нам, Владимир, наиважнейший, наисерьёзнейший разговор. От него многое в твоей жизни измениться может, радикально измениться, в корне. Попытаемся мы в твоей жизни досконально разобраться. Крути не крути, как говорится, а совершал ты государственные, хотя и микроскопические, преступления. И похоже, не осознал в полной мере этого.

Понемногу Вовик приходил в себя. Никаким преступником, а тем более государственным, он себя, конечно, не считал, запугать его просто решили или посмеяться.