И Вовик не встал, а вскочил и яростно зашагал прочь от этого дома, где в шестнадцатой квартире живет, вся голова в разноцветных бантиках, воспитанная девочка Вероника, до которой ему нет никакого дела и видеть которую он больше не намерен, потому что даже думать о ней ему почти… ну, честно говоря, не очень приятно.

Пошарив по карманам, Вовик не обнаружил ни одного абонемента ни на один из видов городского транспорта и ни одной копеечки! Он тщательно вывернул карманы — пусто… Да что же это за денек такой выдался?!?! И не обида, не растерянность, а самая настоящая злоба полностью овладела Вовиком, и ещё он ощутил наисильнейшую потребность кому-то за что-то немедленно и очень страшно отомстить! Вот сейчас бы ему встретиться с робки-пробкиной бандой! Он бы им…

Топать домой пешком! В такую-то даль!! Голодному!!! Несчастному!!!! Обиженному!!!!! Вот назло всем сядет он в один из видов городского транспорта, кроме такси, конечно, и поедет зайцем!!!!!! И пусть его задержит Григорий Григорьевич со своей собаченцией!!!!!!! А если Илларион Венедиктович снова вздумает спасти Вовика, то он, микроскопический государственный преступник, откажется от защиты!!!!!!!! Пусть его лучше в милицию заберут, пусть в тюрьму посадят, вот тогда, может быть, эта, вся голова в разноцветных бантиках, и поймёт, кого она навсегда потеряла…

И топал Вовик, еле-еле-еле-еле переставляя обессиленные ноги, готовый на всю улицу разрыдаться от жалости к самому себе.

Теперь мы, уважаемые читатели, можем со спокойной совестью оставить Вовика, пусть себе топает, переживает и даже страдает: это ему только на пользу. От переживаний и страданий, от топанья пешком он, как говорится, не умрёт, зато похудеть может.

Мы же вернёмся к двум действующим лицам нашего повествования, которых давно покинули и с которыми давно пора встретиться, тем более, что в последний раз мы видели их за границей, а сейчас они уже дома, в родной стране.

Иван Варфоломеевич ещё в самолете, когда объявили, что воздушный корабль Аэрофлота взял курс на Родину, со сжавшимся от счастья сердцем подумал: вот ему награда и утешение за всю его одинокую жизнь, за все несчастья и беды, горечи и неудачи, поражения и разочарования, которых немало выпало на его долю… Последние годы жизни он проживёт рядом с родным единственным сыном… вот он здесь, тут, откинулся в кресле и держит родного отца за слабую руку своей сильной рукой…

— Скоро будем дома, Серёженька… скоро, скоро!

— Спасибо, папа.

Через некоторое время Иван Варфоломеевич заметил, что мысленно торопит не только самолет, но уже и машину, которая встретит их с Серёжей в аэропорту, чтобы как можно скорее оказаться дома. Он представил себе эту счастливейшую картину: вот Серёжа суетится с ним на кухне, готовя ужин, вот они садятся за стол и говорят, говорят, говорят до поздней ночи… Ведь сын впервые будет дома с отцом! Отец впервые будет дома с родным единственным сыном!

— Успокойся, папа, — погладив его слабую руку своей сильной рукой, шепнул Серёжа. — Всё идёт отлично. Ведь скоро мы будем до-ма… понимаешь?

— Понимаю… до-ма, — отозвался Иван Варфоломеевич так умиротворенно, словно этим одним движением руки и этими двумя словами сын погасил все терзания и мучения отца. — Знаешь, Серёжа, я возьму у соседей картошки, что-то найдется в холодильнике, да и магазины у нас рядом…

— Ты сам ходишь в магазин?! — вырвалось у Серёжи. — У тебя нет прислуги?

— А зачем мне она? — удивился Иван Варфоломеевич. — Два раза в неделю, а иногда и чаще, ко мне приходит старушка, прибирает квартиру, что-нибудь мне готовит вкусненького, а по магазинам, и особенно на рынок, я люблю ходить сам.