|
Мы вошли в Финляндию 18 000 человек; к счастью, король шведский считал нас и предполагал своим без драки оставлять землю. Итак, мы разными колоннами вошли и заняли всю Финляндию, мой пункт был до Биернборга, но генерал Тучков, долженствующий занять Христианштат, Каске, Вазу, Нюкарлеби и Якобштат, никуда не поспел, почему и неприятель весь спокойно ретируется. Я преследовал его до Вазы и занял все города назначенные Тучкову, а малый мой деташмент занял Карлеби, Якобштат и теперь уже должен быть в большом Карлеби и преследовать, имея 1500 человек, неприятеля, у которого 6000, ибо главнокомандующий Клингшпорт сам был против меня. Всякий день были перестрелки, но нигде он меня не дождался, а шедши в одну колонну по пятам неприятеля по зимней узкой дороге, не имея более ста человек конницы, остановить его нельзя было. Теперь собираюсь возвратиться к Биернборгу. Финляндия вся наша, кроме крепости Свеаборга, она на островах, имеет провиант и начальником адмирала Кронштета, известного головореза, до 8-ми тысяч гарнизону. Сдаться ей нет ни малейшей причины, а коль скоро лёд растает, то её ни с моря, ни с сухого пути атаковать нельзя. Жена моя пишет, чтоб я Вам, милостивый государь, сообщил мои мысли насчёт Григория Александровича; он всё тож. Когда б он был здесь, то был бы уже послан с известием о взятии какого-нибудь города. Прощайте, милостивый государь дядюшка, будьте здоровы, благополучны и милостивы к преданному Вам племяннику и слуге
Н. Раевскому.
25 июля 1808 г., Корпилаис Я уже давно имел честь получить письмо Ваше, милостивый государь дядюшка, но не отвечал по сие время, потому что с начала апреля по сие время я был беспрестанно в таком критическом положении, что, по чести, жену и детей забыл, но любви Вашей помню. Вы будете, конечно, интересоваться обо всех моих делах и обстоятельствах. Я теперь, хотя неприятным образом, имею покой, который мне был необходимо нужен, ибо сил моих ни моральных, ни физических уже недоставало; я узнал разницу подвергать собственно себя или подвергаться ответственности за командуемую часть, особенно под командой такого начальника, который не защищает подчинённого, а обыкновенно сваливает свою вину на него. Прежде описания моей кампании будут отвечать на письмо Ваше в рассуждении брата Василия. Неужто Вы считаете нужным, чтобы мать или Вы, отец мой, просили бы меня сделать добро родному моему брату, если б я был в силах? Я писал из Вазы к великому князю, ожидал, как он примет письмо моё. Говорят, что он хотел отвечать мне, но сего не сделал, и я не осмелился просить его о Василии Львовиче. Великий князь мне не свой брат, и хотя он был ко мне милостив, но тем не менее я с ним не так короток. Потом после смерти моего тестя писал к государю, просился при первом свободном времени на несколько дней в Петербург, но по сие время нельзя было сего сделать, а я ещё на мою просьбу не получил соизволения. Но положение моё собственно таково, что исполнить моей просьбы нельзя. Итак, надобно взять малое терпение. В газетах Вы, верно, читали об «авантажах», полученных мною четыре раза над неприятелем, и о двух сражениях, в которых принуждены были уступить несоразмерно превосходному неприятелю, однако ж без потери с нашей стороны, и не без славы, и не без вреда ему. После того вы видели, что мы много земли ему уступали; из описания подробного и справедливого Вы изволите всё увидеть. Граф Буксгевден донёс прежде времени государю, что Финляндия вся покорена, чему должно бы непременно быть, если бы не его ошибки зимние, которые нам вышли боком. После сего, упорствуя исправить, ныне новыми ошибками подвергал меня несколько раз погибели, дабы загладить первые. Богу угодно было помочь мне сохранить корпус с немалой славой, и уверен, что неприятель мне более отдаёт справедливость, чем граф Буксгевден. Он имел давнюю злобу на Тучкова; отняв у него команду, поручил её мне, всячески под него подкапывался, но не умел сыскать его ошибок, а только придирался к нему в том, в чём он был сам виноват. |
