– «Барыня, барыня, сударыня барыня!..»

Полицейский в гражданском и возрасте быстро запыхался и, когда не смог в очередной раз выбросить вперед ногу, схватился за колыхающийся живот и выпрямился:

– Не могу больше! Хоть убейте – не могу…

Переводя дыхание, он достал из кармана платок и принялся утирать пот со лба. Цыганка тем временем посмотрела на полицейского в форме и со звездочками на погонах. Тот, как будто получив приказ, отдал автомат товарищу без звездочек, но с полосками, подкрутил усики, зыркнул на Анну зеленым глазом и, широко раскинув руки, пустился в матросский танец. Видно было, что исполняет он его не впервые. Выходило у него и ладно, и складно, и дыхания хватало даже, чтобы подпевать себе в танце:

– «Эх, яблочко,

Куда ж ты котишься?

В КПЗ попадешь:

Не воротишься!..»

Нетанцующие полицейские подтверждающее повторили неутешительный напев:

– «В КПЗ попадешь: не воротишься!..»

Затем второй полицейский в форме и с полосками на погонах не удержался, отдал автоматы старшему товарищу в гражданском, и тоже принялся притопывать и махать руками, изображая что то вроде лезгинки.

Цыганка, откровенно улыбаясь, наблюдала за парочкой бравых танцоров. Улыбался и уже отдышавшийся полицейский в гражданском. Заметив это, цыганка нахмурилась и резко ударила в ладони. Тот, что в гражданском, тут же сложил автоматы в углу комнаты и замер на месте, вытянувшись в струнку. Второй полицейский – с усиками и звездочками – положил руки на плечи первому, третий – с полосками и юношеским пушком на щеках – на плечи второму. Выстроившиеся таким образом друг за другом полицейские замерли, будто ожидая следующей команды. И она последовала. Цыганка начала отбивать ладонями новый ритм, и троица послушно задвигала в такт ногами, сгибая их в коленях, выбрасывая то вверх, то в сторону. Полицейские зажигательно танцевали то ли летку енку, то ли ламбаду, прыгая и в сторону, и назад, но все больше вперед, в сторону выхода из квартиры:

– Пам пам пара пам пам!…

Служивая троица радостно улыбалась. Глаза стражей порядка наполнились удовлетворением и весельем. Глядя на танцующих гостей, Анна почувствовала непреодолимое желание присоединиться к ним: положить руки на плечи третьего полицейского и начать также задорно выкидывать ноги вверх, потом в сторону, и прыгать, прыгать, прыгать:

– Пам пам пара пам пам!…

Она уже сделала было шаг в сторону веселеньких мужчин, но услышала голос цыганки. Та приказала:

– Возьми чистый платок и сложи все в него!

Анна без каких либо раздумий тут же метнулась к шкафу, но достать из него ничего не успела. Ее привел в чувство громкий смех. Хохотали все трое полицейских. В один голос. Остановившись на выходе из комнаты, отпустив друг друга и загородив собой выход из комнаты, они вытирали смешные слезы.

Тот, что был постарше и в гражданском, нахохотавшись, снисходительно посмотрел на цыганку:

– Эй, ты – Рада, Магдалина, Птифура, Аделина Вестпонтийская и как там тебя еще… Думаешь, купились на твои фокусы? Видали мы вашего брата и сестер за годы нашей опасной и трудной службы. Руки давай! – кивнул полицейскому с полосками на погонах: – Работай.

Самый молодой из троицы тут же снял с пояса наручники и защелкнул их на запястьях цыганки. Гостья подставила руки послушно, хотя из глаз ее, казалось, рвались линейные и шаровые молнии, а с губ летело теперь одно лишь неразборчивое змеиное шипение. «Ругается», – поняла Анна.

Она продолжала приходить в себя. Ужаснулась, увидев на трюмо все семейные украшения и сбережения. Растерянно обвела глазами полицейских:

– Чуть сама все не отдала.