Пока действовал автомат, трое на диване, как тетерева на дереве, вытянув шеи, молча следили за манипуляциями Тунгусова.

— Замечательно! Вот это действительно удобная штука, — не выдержал толстый Ованесян. — Это тоже ваше произведение?

Казелин задал несколько технических вопросов. Он, конечно, сразу понял принцип действия аппарата; интересны были детали конструкции.

Таранович, обескураженный провалом своей «тактики», усиленно восхищался «остроумной машинкой». Тунгусов молчал.

— Это автоматический секретарь, — сказал он, наконец. — Обыкновенная магнитная звуковая запись. Подобные игрушки у нас теперь могут делать двенадцатилетние пионеры на своих технических станциях. Так что удивление ваше мне непонятно. Интересно другое. У вас в отделе изобретений уже года три лежат чертежи и подробное описание простой и удобной конструкции этого «секретаря», и ни один абонент в Союзе даже не знает о его существовании… Да, по‑видимому, и вы сами этого не знаете.

Таранович хотел было ответить, но Тунгусов предупредил его:

— Однако мы собрались сейчас не для этого. Приступим к делу. Итак, повторю кратко то, о чем я писал в своем заявлении в главк. Я предлагаю заменить современный проводной телефон радиотелефоном на ультракоротких волнах. Прежде всего: нужно ли это? Разберемся. Вот товарищ Казелин, очевидно, хорошо знает телефонное хозяйство и скажет нам сейчас, во что и во сколько оно обходится Советскому государству.

— Ну, это надо подсчитать, — промычал тот, закуривая.

— Точные цифры нам сейчас не нужны. Приблизительно: сколько металла, какие суммы? Это же ваше хозяйство!

— У нас все цифры имеются, товарищ Тунгусов, это целая библиотека! Нельзя же…

— Жаль, жаль, товарищ Казелин! Следовало бы познакомиться с цифрами, знать хотя бы общие масштабы.

Тунгусов начинал свирепеть.

— Ну, хорошо, тогда я сам скажу вам, что такое наша современная телефонная сеть…

В дверь постучали.

Тунгусов метнулся к двери, с досадой распахнул ее… Взоры присутствующих привлекла неожиданно возникшая картина — «портрет» молодого человека во весь рост, написанный смело, пожалуй, даже несколько аляповато, резкими и яркими мазками. Уж очень сияло белизной его удлиненное, отлично выбритое лицо с тяжелым «волевым» подбородком, слишком черными и широкими казались брови, застывшие над совсем уже неправдоподобно‑синими глазами, с лукавинкой устремленными на Тунгусова…

Впечатление картины создавали тяжелая рама двери, яркий свет из комнаты, сверху, темный фон позади и, главное, абсолютная неподвижность человека. Одетый в военную шинель, он молча стоял у порога, вытянувшись, как на параде.

Секунду Тунгусов прищурившись, всматривался, приближаясь к нему, потом узнал, бросился навстречу…

— Федька! Федька, черт!..

— Узнал? Автомат паршивый…

Они крепко обнялись.

— Это ты звонил! Я почувствовал было, да не поверил. Очень уж ты основательно исчез. Ведь, кажется, пять лет. Как неладно получилось! Ну, раздевайся, садись и жди. Мы скоро кончим…

Тунгусов решительно повернулся к «комиссии». Немалых усилий стоило ему вернуть разлетевшиеся мысли к прерванному разговору.

— Итак… телефонная сеть, — напомнил он. — Прежде всего это ценные цветные металлы: медь, свинец, олово. Каждый год Москва зарывает в землю несколько десятков тонн этих металлов. Пока зарыто четыре с половиной тысячи тонн меди, девять тысяч тонн свинца. Часть этого количества уже истлела — съедена коррозией. Армия монтеров, каменщиков и землекопов, обслуживающая это погребение металла, насчитывает десять тысяч человек.