Дальше — больше. Каждый год на дубе много желудей созревает. Обычных, конечно. Но ведь каждому надо немного ума отдать, к осени опять глупеть начинаешь. посовещались дубы и решили — чем сотню туповатых желудей плодить, лучше десяток покрупнее, да поумнее. Так и сделали. Потом другой вопрос появился. Дуб сто лет растет, двести лет растет, ствол все толще, да толще становится. На рост много сил уходит, да еще листья отращивай… Дубы и тут выход нашли: как отрастил себе под корнями ум побольше — ствол побоку за ненадобностью. Сделал себе по окружности ствола трухлявый поясок, ветер дунул — вот и пень готов. А чтобы с голосу не помереть, весной на макушке травку отрастил — и порядок. Потом и переползать научились, в роще-то темновато, да и молодым где-то расти надо. А так на полянку выполз, корни пустил — и благодать. Солнышко, друзья-пни рядом. Что еще для счастья надо?

Но и тут дубам не повезло. Издавна в дубовых рощах ежики жили. Ребята они были простые, безобидные, и дубам особо не вредили, разве что осенью молодыми желудями подкармливались. Но с тех пор, как на дубах умные желуди вызревать начали, и ежики понемногу начали умнеть, хотя до пней по уму дотянуться так и не сумели. Дубы на такое безобразие смотреть спокойно, конечно же, не могли. Шутка ли, растишь потомство, растишь, каждый желудь наперечет, а тут какой-то ежик его раз — и на обед схрупал… Но к тому времени, желудей умных наевшись, ежики тоже научились с дубами мыслями обмениваться. Поговорили тогда пни с ежиками по душам, и договорились. Пока дуб молодой, желуди у него тоже мелкие да не шибко умные, так пусть ежики ими и пользуются. За это обещали ежики умные желуди, что на старых дубах растут, собирать и в хорошие места пересаживать.

Только дубы с облегчением вздохнули, тут новая беда навалилась — росянки обнаглели. Что за росянки? Обыкновенный хищный кустарник. Они на упавших дубовых стволах поселялись, да потихоньку ими питались. А чтобы стволы трухлявились поскорее, поливали в кончиков листьев своим соком, потому их росянками и прозвали. Санитары леса, да и только. Всем от этого польза была — и желудям место освобождалось, и гнили в лесу было меньше.

Несчастье подкралось незаметно. Съели росянки как-то весной по случаю несколько пней, что от зимней спячки еще толком проснуться не успели. Заползали по их кустам мысли, и начали они кое-то соображать. только сосредоточиться-то на кусте мыслям негде, поумнеть росянки вроде бы и поумнели, а потребности старые остались — лишь бы пожрать, да побольше. Пни им, очевидно, повкуснее стволов показались, только как до пня добраться?

Переплелись росянки корнями, долго думали, и додумались до нехорошего дела. Не раз они видели — отыщут ежики хорошую полянку, и ведут туда пней с песнями. Только как их заставишь пень прямо к росянкам привести? И вот научились некоторые росянки листья рюмочкой скручивать и росой наполнять. А роса не простая — веселящая. Бегают летом ежики по своим делам, пить хочется, до воды порой далеко. Ну, и стали к рюмочкам прикладываться. Много ли ежику надо? Рюмочку выпил — и уже песни петь хочется. А песни веселее в друзьями петь. Стали ежики к росянкам компаниями ходить. Возвращается такая компания домой, по норкам, и хочется им с лучшим другом

— пнем — радостью поделиться. Они и делятся. Пню тоже повеселиться хочется

— не все же время философствовать, да и музыку пни издавна тонко чувствовали. Одна у ежиков беда — радость быстро выветривается, хочется еще глоточек хлебнуть. И бредут они обратно, вселенской скорби полны, а пень за ними ковыляет, утешить хочет. Забредет за ежиками в кусты — и крышка.

Попробовали пни с ежиками говорить, убедить, да что они могут? Слушает ежик, кивает, раскаивается, а друзья позовут — он, по простоте душевной, за ними, чтобы не обидеть.