«Осторожно, двери закрываются, – запоздало объявила дикторша, – следующая станция – «Маросейка», пересадка на станции «Китай-город» Калужско-Рижской и Таганско-Краснопресненской линий».

Долгие несколько секунд Глебыч соображал – что же это значит? Потом боязливо покосился на соседей.

Тех, казалось, ничуть не смутило объявление дикторши, словно станция «Маросейка» действительно существовала. Но Глебыч прекрасно помнил, что никаких станций между «Площадью Революции» и «Курской» нет и никогда не было.

Совершенно сбитый с толку, Глебыч вывалился из вагона на станции «Маросейка». Станция как станция – гранит, мрамор, панели с филигранной резьбой, колонны, помпезные сталинские светильники, в центре зала – небольшая скульптура на постаменте, изображающая Богдана Хмельницкого верхом и с булавой в руке. В восточном торце – длинный эскалатор, выход в город, на Маросейку и переулки Армянский и Старопосадский; в западном – эскалатор на спуск; однако, если верить указателю, он тоже выводил в город, на улицу Маросейка и Лубянский проезд; одновременно он вел на пересадку. Видимо, выход на поверхность был устроен через станции «Китай-город». Глебыч отправился на разведку – спустился и оказался в хорошо знакомом вестибюле, причем появился Глебыч из того места, где раньше имелась глухая стена и бюст Ногина перед нею. Бюст теперь стоял у другой стены, справа, посредине между залами «Китай-города». Если пройти прямо, можно было выйти из метро, на Старую и Новую Площади, или на ту же Маросейку, или на Лубянский проезд. Но Глебыч выходить не стал, свернул на ближний к нему «Китай-город»; потом перешел на второй.

В обоих залах «Китай-города» все оставалось как обычно, за исключением, разве что, дополнительных надписей на указателях. Везде, на любой табличке, станция «Маросейка» значилась между «Площадью Революции» и «Курской», словно существовала на Арбатско-Покровской линии изначально. И никто, ни единый человек не удивлялся существованию этой станции, кроме, разве что, Глебыча.

Видимо, он действительно привлекал внимание, бесцельно бродя по станции, потому что вскоре в зале появился милиционер, нечувствительно возник на пути и потребовал документы. Глебыч предъявил и паспорт с регистрацией, и журналистское удостоверение.

– А, – понимающе протянул милиционер, возвращая документы. – Материал для статьи собираете? Что ж, удачи, удачи…

Он козырнул.

– Скажите, – по возможности непринужденно справился Глебыч, – а давно вы на этой станции работаете?

– Да лет пять уже, – милиционер поправил фуражку и с интересом поглядел на Глебыча. – А что? Что-нибудь криминальное описать хотите?

– Нет-нет, я больше по истории и архитектуре, – торопливо увильнул Глебыч. – Да и пора мне уже! До свидания.

К платформе как раз подошел поезд, направляющийся к «Курской».

Глебыч шмыгнул в вагон, тоже набитый достаточно плотно, и принялся настойчиво протискиваться к схеме у соседних дверей.

Наверное, у него был вид человека, которому действительно крайне необходимо взглянуть на схему метро, потому что люди уступали дорогу на удивление безропотно, без косых взглядов и дежурного мата вполголоса.

Схема как схема – сколько раз Глебыч такие видел. И в метро, и на улицах, и на календариках, и на рекламных буклетах. Все привычно. Линии, станции. Вот только узел на «Китай-городе» действительно трехстанционный. Кроссплатформенная пересадка с рыжей на фиолетвую ветки и обратно, и станция «Маросейка» рядом.

Больше никаких отличий от того, что хранилось в памяти, Глебыч не нашел. И до Измайловского парка доехал совершенно как обычно, хотя озирался при этом, наверное, как марсианин.