Научный институт обезлюдел и заплесневел. Изредка в коридоре попадался невесть куда бредущий человек, с неизменной целлулоидной папкой в руке. Куда и зачем он идет, никто не знал, да он и сам не знал тоже. Тихо стало за высокими темными дверьми, в отделах никто не шумел и не спорил, не делил «машинное время» и не грозился вытребовать в профкоме путевку в Анапу для жены с детьми. В конференц-зале стулья были сдвинуты к стенам и покрыты пленкой, на которой лежала пушистая домашняя пыль. На работу приходили к двенадцати, да и то только затем, чтобы без помех со стороны семейства сыграть в «Полет на Луну» или в «Марсианские хроники». По привычке собирались «на чай» в самую большую комнату, где прежде было так весело и интересно, где обсуждалось все самое животрепещущее, научное, острое, где прежде ругали коммунистов и советскую власть и хвалили Солженицына и Буковского, а нынче обсуждали президентскую прибавку бюджетникам, пенсионные фонды и ругательски ругали капиталистов и Ельцина, хвалили КПРФ и некоего депутата, который призывал узаконить двоеженство и заложить в бюджет по две бутылки бесплатной водки на каждого жителя России старше восемнадцати к каждому празднику. Иностранные гранты получать было сложно и муторно, потому получали их единицы, и Кузя в том числе. В первый раз ему дали «за молодость», во второй раз «за талант», и все это не потребовало от него никаких усилий. В третий, когда нужно было хлопотать, Кузя громко сказал, что он ученый, хлопотать не желает и пошли все начетчики к черту!.. Он ученый, а не подстилка начальничья, а потому или опять давайте «за талант», или ничего ему не надо! И вообще с этими деньгами мороки очень много — дают всего ничего, а отчетность собирают, как будто миллион на благотворительность пожертвовали!.. Он, Кузя, так не хочет. Он ученый и, следовательно, личность мыслящая. Он сам знает, как и куда потратить деньги, а отчеты отнимают слишком много времени, которое он мог бы потратить на научную работу.

Комитет, ведавший распределением грантов, никаких его резонов в расчет не принял. Хуже того, на него смотрели с сочувствием и даже с опасением — кто знает, что у него на уме!.. В следующий раз, когда нужно было ехать за границу делать доклад, поехал не Кузя, а Димон Пилюгин, который и вполовину не был так талантлив, и Кузя совершенно разобиделся.

Не хотите, и не надо!.. Пошли вы к черту с вашими деньгами, толстосумы проклятые! Много ли нужно, чтобы прокормиться, а остальное все пыль, мусор!..

Примерно в это время от него ушла Катька-зараза, на которой он женился сразу после института. Катьке хотелось в кино, мороженого и подарочек на день рождения, а ничего этого не было. Кроме того, Кузя с каким-то странным, почти садистским наслаждением объяснял жене, что ничего этого никогда не будет, то, что есть у других, ей недоступно, и вообще он, Кузя, презирает всех этих дельцов, которые только и знают, что заколачивать свои деньжищи, а для него, Кузи, самое главное — наука, наука!..

Катька-зараза какое-то время пыталась его переделать, изменить его точку зрения, ободряла его и убеждала, что они «прорвутся», но он и слушать не хотел. С болезненным удовольствием он все повторял и повторял, что только проходимцы могут смириться с новой властью — несколько лет назад он был уверен, что только проходимцы могут мириться с коммунистической партией, — что самая правильная жизнь у ученых была во времена «шарашек», потому что там, кроме кормежки и работы, ничего не было, и ни о чем не приходилось заботиться, что Катька должна хорошенько подумать, сможет ли она провести жизнь с непризнанным гением, и все такое.

Катька подумала-подумала и выгнала непризнанного гения из своей жизни. Кузя еще некоторое время распространялся о том, что все правильно, все так и должно быть, избранная им жизненная позиция не для слабых и глупых, а потом как-то притих.