— Это несущественно. Я хочу быть с тобой, жить рядом с тобой, видеть тебя. Нам даже не обязательно селиться в одном доме, если не желаешь.

— Вы сказали, что мы не будем нуждаться, но порвали чек.

— Слушай, Джо, я могу получить другой чек, могу получить от мистера Маршалсона столько денег, сколько нам понадобится. В любом случае у меня будет приличный оклад и…

— Я не желаю ничего знать о ваших чувствах и о том, с кем вам хочется улечься в постель, мне это отвратительно. Это нехорошо, отец, мы об этом не уговаривались. Вы мне больше не нравитесь, меня от всего этого тошнит. Когда я согласился поехать с вами, я не думал ни о чем таком.

— Но я сказал тебе!

— Значит, я не понял, я о таком не думал. Я бы этого не вынес, мы бы кончили тем, что убили бы друг друга, как бывает у геев. Как бы то ни было, я не гей.

— Хорошо, я никогда не говорил, что ты…

— Говорили, вы подразумевали, а я возмутился. Я балдею от девчонок, мне хочется трахать их, даже каких-нибудь безмозглых шлюх. Вы стараетесь купить меня, и это, я считаю, ужасно. Не желаю больше никогда видеть вас.

— Джо, милый, не говори так!

Катон придвинул стул и положил руку на плечо Джо. Попытался притянуть его к себе.

Тот вскочил и мгновенно оказался возле двери:

— Не трогайте меня!

— Прости…

— Уезжайте, отправляйтесь куда угодно, только уезжайте. И не вздумайте снова возникать, не то я вам врежу. Вы не знаете меня, ничего не знаете обо мне, не знаете, каково быть на моем месте, вас это ни черта не интересовало, просто вообразили меня таким, каким хотелось меня видеть. У меня была паршивая жизнь, никого я не волновал по-настоящему, даже вас. Мой отец ненавидел меня, мать ненавидела, братья ненавидели, будь они все прокляты, и вы особенно, потому что прикидывались не таким, как остальные, а на самом деле такой же. Вы пытались заманить меня в ловушку, но теперь я вас раскусил, понял ваши грязные планы и какой вы наделе, так что отстаньте от меня, не то я убью вас. Я вожусь с серьезными ребятами, вхожу в банду, в больших делах участвую и больше не желаю иметь ничего общего с вами и вашими вонючими лживыми идеями. Я дружу с настоящими людьми, и денег у меня будет куча. Так что прощайте, мистер чертов Форбс, или Катон, или как вы там теперь зоветесь. И оставьте меня в покое, я не шучу. В любом случае вы меня не найдете, я уезжаю. Собираюсь присоединиться к ним, я наконец нашел их, как обещал. Прощайте и живите в своем собственном аду, но без меня.

Катон вскочил на ноги. Красавчик Джо юркнул в дверь и захлопнул ее перед носом Катона. Грохнула дверь во двор.

Катон выглянул в коридор, потом закрыл дверь и медленно опустился на стул. Он сидел, поглаживая деревянную столешницу и изображая теневые фигурки, как Джо недавно. «Совершенно верно, — думал он, — я не знал его. Но я его любил. И не эгоистично. Я любил его, как умел».

Долго он так сидел, глядя на свои руки и неуютно поводя плечами под непривычной одеждой. Хотелось плакать, но слез не было. Он был потрясен. Говорил себе, что сам лишил себя возможности помогать Джо. Но что еще он мог сделать? Он сказал ему всю правду. Наверное, не нужно было этого делать. А теперь мальчик ушел к ним. И это, возможно, его вина. Лучше бы он повесил себе камень на шею и бросился в море.

Нет никакого смысла ехать завтра в Лидс; так хотелось найти славную квартирку для Джо, а теперь ему все равно, где жить. Поедет, когда начнется триместр, и снимет угол какой ни попадя. А пока, может, поживет здесь. Но не потому, что вдруг Джо вернется. Наверняка не вернется. Или, в конце концов, поехать домой? В Лэкслинден, в Пеннвуд. Он лишился Христа, лишился Джо. Отец Милсом умер, а он даже не ответил на его письмо. И во всем он сам виноват.

«Встану, пойду к Отцу моему и скажу Ему: Отче! я согрешил против Тебя и пред Тобою и уже недостоин называться сыном Твоим».