Со стороны это выглядело настоящим государственным переворотом, крайне не выгодным для соседей Швеции, в частности для России и Пруссии, которые являясь гарантами старой шведской конституции и подкупая парламентские партии, долгие годы манипулировали политикой ослабевшей державы. Не даром Екатерина II с такой настороженностью относилась к идеям Н. И. Панина перестроить управление Российской империей по шведскому образцу. Для нее «эра свободы», как в Швеции называли полувековое правление риксдага, была временем хаоса и бессилия старого противника, когда Петербург мог почти беспрепятственно вмешиваться в дела Стокгольма. Усиление королевской власти, неуклонно влекшее за собой усиление самой Швеции на международной арене, серьезно беспокоило императрицу. Она сразу почувствовала опасность для своей политики на Балтике и немедленно назвала Густава III «диктатором». «Сердце говорит мне, что ваш любезный шведский король… не сделает ничего путного, - писала Екатерина 24 августа 1772 г. своей парижской корреспондентке мадам Бьельке о перевороте, устроенном Густавом III. - Никогда законы ни в какой стране не были так нарушаемы, как в Швеции при этом случае, и я вам ручаюсь, что этот король такой же деспот, как сосед мой султан: ни что не удерживает его! Я не знаю, это ли средство долго пользоваться любовью нации, рожденной и воспитанной на началах свободы?»

Молодой шведский монарх отвечал царственной кузине полной взаимностью. Он не собирался больше терпеть вмешательства соседних держав в дела страны, в особенности же «русского ига» в риксдаге. Более того, вдохновляясь воинской славой своих знаменитых предков - Карла XII и Фридриха II - Густав мечтал о восстановлении прежнего могущества Швеции, забывая при этом, что оба его кумира потерпели поражение именно от России. Во время первой русско-турецкой войны 1768-1774 гг. и Пугачевщины Густав не решился воспользоваться бедственным положением соседки, чтобы вернуть потерянные при Карле XII земли, и потом горько сожалел об этом .

С началом второй русско-турецкой войны, когда основные войска соседнего государства оказались оттянуты на юг, у шведского короля появился новый шанс. В 1787 г. Турция обратилась к Густаву III с просьбой объявить войну России на основании союзного трактата, заключенного между Стокгольмом и Константинополем в 1740 г. Если в 1768 г. Швеция проигнорировала этот документ, то теперь ссылка на него оказалась весьма кстати. В ноябре 1787 г. Екатерина сообщала Потемкину о тайной поездке Густава III в Берлин для получения денежной субсидии . 8 ноября в Государственном Совете прочитано было письмо русского посла в Стокгольме графа А. К. Разумовского о стремлении шведского короля присоединить Лифляндию. Совет решил, «соображая сие известие с беспокойным нравом и легкомыслием оного соседа нашего… укомплектовать гарнизонные батальоны в Ревеле и Аренбурге» . Это был серьезный и довольно трудный шаг, поскольку ни свободных денег, ни лишних рекрут в воюющей стране, конечно, не было. В отличие от своего северного соседа, Россия не могла рассчитывать на субсидии других держав. [137] В февраля 1788 г. Густав III получил в Амстердаме заем на 600 тыс. рейхсталлеров  и деятельно взялся за подготовку военно-морского флота и войск в Финляндии к походу. 24 марта Екатерина решила посоветоваться с Потемкиным, находившимся на Черном море, по поводу надвигавшейся угрозы новой войны. Неожиданно это желание императрицы встретило самое серьезное противодействие в кругах «социетета», члены которого уже привыкли чувствовать себя хозяевами положения в Петербурге.