– Не застал дома. Она здесь, верно?

– Наверное, хотя мы ее пока тоже не встретили. Но нам угрожает нечто более ужасное.

Это произнес Бенедикт, который первым увидел, что к ним направляется престарелая леди, опирающаяся на трость, – сама хозяйка дома, леди Данбери, известная прямотой и резкостью суждений. На нее почти никто не обижался, ведь все к этому привыкли. К тому же старушка была, в сущности, приветлива и добра.

– Не притворяйтесь, что не замечаете меня, вы, Бриджертоны! – крикнула она им вместо приветствия и взмахнула палкой в опасной близости от живота Колина.

Тот отпрянул и наступил на ногу Бенедикту.

– Ваш семейный клан недурно смотрится, когда вы все вместе, – снисходительно заметила она.

– Спасибо, леди Данбери, – поклонился Энтони, но она проигнорировала этот жест.

– А вас, милочка, – ее палка указала на Дафну, – разыскивает мистер Бербрук. На вашем месте я бы вырвала его с корнем!

– Благодарю за совет, – искренне ответила Дафна, сразу поняв и оценив эту несколько мудреную фразу.

– Наше славное общество, – продолжала леди Данбери, опять никак не реагируя на благодарность, – не так богато светлыми головами и остроумными людьми обоего пола, чтобы терять их таким несуразным образом, и ваш старший брат оказал этому обществу и вам, мисс Бриджертон, неоценимую услугу, когда осмелился ответить мистеру Бербруку отказом от вашего имени.

После этих слов пожилая леди величественно проследовала дальше.

– Всем обо всем известно, – пробормотала Дафна. – Однако я почему то ей нравлюсь, если я верно истолковала ее слова.

– Мы тоже так поняли, – заверил сестру Бенедикт.

– Тогда спасибо и вам, – лучезарно улыбнулась братьям Дафна и направилась в дамскую комнату.

Проходя через коридоры и холлы в направлении бального зала, Саймон удивлялся и отчасти радовался своему хорошему настроению. Он никогда не выносил этих тоскливых сборищ, да и редко посещал их, а за годы пребывания за границей вообще отвык от такого времяпрепровождения. Тем более что в недавнем разговоре Энтони подтвердил – подобные вечера не стали ни интереснее, ни приятнее. И тем не менее у Саймона было светло на душе, и он понимал – это просто оттого, что он вернулся на родную землю.

Нет, ему не было тошно во время странствий по миру. Он с интересом исколесил вдоль и поперек почти всю Европу, пересек Средиземное море, побывал в Северной Африке, откуда направился в Святую землю, и, поскольку не подошел еще срок возвращаться в Англию (а этот срок он установил себе сам), решил отправиться через Атлантику в Вест Индию, откуда рукой подать до Соединенных Штатов Америки. Но туда он не попал: новоиспеченный американский народ как раз в это время вступил в серьезный конфликт с Великобританией. Однако, пожалуй, главной причиной его досрочного возвращения стало известие о том, что его отец, тяжело болевший все последние годы, скончался.

Зачем же Саймон в свои двадцать два покинул туманный Альбион почти на шесть лет? Разумеется, за эти годы он много повидал, многое обдумал, набрался жизненного опыта, и все же главной причиной, заставившей его покинуть Англию, была не тяга к странствиям и не любознательность. Он бежал от отца, который, на долгое время предав сына отлучению, внезапно решил приблизить его, возобновив с ним отношения.

Саймон не желал этого. Еще в детстве он дал себе клятву никогда не общаться с отцом, и это чувство крепло в нем с годами. Он быстро уложил чемоданы и отправился в добровольную ссылку – куда угодно, только чтобы не встречаться с человеком, который поступил с ним в прошлом столь жестоко, а теперь собирается принять как сына, будет лицемерно улыбаться, говорить лживые слова о родительских чувствах… Нет!

Отец переменился к нему, только когда Саймон окончил Оксфорд.