Миссис Хопкинс внимательно посмотрела на своего подопечного. Герцог Гастингс за эти семь лет ни разу не появился в замке, не ответил ни на одно письмо сына, которых набралось, наверное, около сотни.

– Ты в самом деле хочешь этого? – спросила она после долгой паузы.

Саймон кивнул.

– Что ж, тогда я велю заложить карету. Завтра мы отправимся в Лондон, милый мой…

Ехали они долго, и в город прибыли лишь к вечеру третьего дня. Не без труда няня отыскала дом, где никогда раньше не бывала. Затаив дыхание, она постучала бронзовым молотком в величественные двери, которые, к ее удивлению, почти сразу отворились, и взору их предстал не менее величественный дворецкий.

– Посылки принимаются с черного хода, – произнес он и хотел было захлопнуть дверь.

– Подождите! – крикнула миссис Хопкинс, подставляя ногу и препятствуя ему. – Мы не прислуга.

Дворецкий окинул незнакомку подозрительным взглядом.

– Я – да, – пояснила няня, – но мальчик – нет. – Она схватила Саймона за руку, поставив перед собой. – Это граф Клайвдон, и вам следует отнестись к нему с почтением.

Дворецкий потерял дар речи, несколько раз моргнул, прежде чем произнести:

– Насколько мне известно, граф Клайвдон мертв.

– Что? – изумилась миссис Хопкинс.

– И вовсе я не умер! – воскликнул Саймон со всем справедливым возмущением, на которое способен одиннадцатилетний мальчик.

Дворецкий повнимательнее вгляделся в его лицо и, видимо, распознав во внешности кое какие черты герцога Гастингса, отворил пошире дверь и пригласил незваных гостей войти.

– П почему вы решили, что я м мертв? – спросил Саймон, заикаясь.

Он не мог справиться с собой и мысленно ругал себя за это.

– Ничего не могу вам ответить, – отрезал дворецкий. – Не моего ума это дело.

– Конечно, – сердито парировала няня, – ваше дело сказать мальчику такие страшные слова, а отвечают пусть другие.

Дворецкий на минуту задумался, а затем произнес:

– Его светлость не упоминал о нем все эти годы. Последнее, что я слышал: «У меня не стало сына». И вид у его светлости был такой печальный, что никто больше его ни о чем не спрашивал. Мы, то есть слуги, посчитали, что ребенок отдал богу душу.

В горле Саймона что то заклокотало.

– Разве герцог носил траур? – не унималась няня. – Нет? Как же вы могли прийти к таким выводам, если отец не надевал траурное платье?

Дворецкий пожал плечами.

– Его светлость часто носит черное. Почем мне знать?

– Кошмар какой то! – воскликнула няня. – А теперь немедленно доложите его светлости, что мы здесь!

Саймон не мог вымолвить ни слова. Он пытался унять волнение, чтобы достойно держать речь перед отцом.

Дворецкий наклонил голову и негромко сказал:

– Герцог наверху. Я тотчас сообщу ему о вашем визите.

В ожидании герцога няня ходила взад вперед, подбирая наиболее убедительные слова, с которыми хотела бы обратиться к хозяину. Саймон стоял посреди холла, прижав руки к телу и тщетно пытаясь упорядочить дыхание.

«Я должен… я обязан говорить нормально, – билось у него в мозгу. – Я могу сделать это!»

Няня поняла его усилия и, подбежав, опустилась на колени, взяла его руки в свои.

– Успокойся, мой мальчик, – увещевала она. – Дыши глубже… Так… И произноси мысленно каждое слово, перед тем как выговорить. Если ты будешь следить…

– Вижу, вы по прежнему нянчитесь с ним? – услышали они властный голос.

Миссис Хопкинс поднялась с колен, повернулась к говорившему. Она тщетно пыталась быть учтивой – уважительные слова не шли ей на ум.