Герцог усмехнулся:

— Ну что ж, посмотрим.

Собрав отложенные письма, он вышел из комнаты.

Уходя, он заметил, что Дженкинс с восхищением смотрит ему вслед.

Для герцога не являлось секретом, что слуги его обожают, — это было потому, что Бейтс всем рассказал о его подвигах во время войны. Поскольку Бейтс сам служил под его началом и принимал участие во многих из них, герцог не сомневался, что он не отказал себе в удовольствии сильно приукрасить события. В то же время он не мог не признать, что это льстит его самолюбию.

Он прекрасно понимал, что в глазах горничных выглядит героем, а мужская половина слуг относилась к нему так же, как во время войны относились к нему его солдаты.

Дав Эштону указание ответить отказом на все приглашения, герцог подписал несколько писем и чеков.

— Собирается ли ваша светлость приглашать гостей в имение? — спросил Эштон. Герцог покачал головой:

— Пока нет, но если у меня появится желание увидеть друзей, я пришлю к вам грума со списком имен.

— Я уверен, они будут счастливы принять приглашение вашей светлости, — ответил Эштон.

— Возможно, — сказал герцог. — Однако, как вам хорошо известно, Эштон, мне многое нужно сделать не только в самом замке, но и вообще в имении, которое долго время было прискорбно запущено.

— Боюсь, что ваша светлость как нельзя более верно охарактеризовали состояние дел, — сказал Эштон. — Но не сомневаюсь, что прислуга в замке старается вовсю.

Герцог кивнул. Он тоже в этом не сомневался. Он вышел из кабинета и спустился в холл. Один лакей подал ему цилиндр, другой — перчатки. У подъезда его ждала дорожная карета, запряженная четверкой лошадей. Эту упряжку герцог приобрел на следующий день после того, как приехал в Лондон и получил титул. Понимая, что ему придется часто переезжать с Беркли-сквер в замок, он выбирал самых быстрых лошадей, чтобы не тратить лишнего времени на дорогу. Герцог уже умудрился побить все рекорды, доехав до замка всего за два часа, и сейчас был намерен перекрыть это достижение.

Герцог взобрался на козлы, а грум, который обычно сопровождал его, вскочил на запятки.

Слуги склонились в поклоне, когда герцог взялся за поводья.

Он приветственно поднял кнут, и карета тронулась.

В эту минуту герцог испытал такое наслаждение, которого не могли подарить ему даже объятия любовницы.

Лошади, которых он купил на Таттерсэлловском аукционе, были просто необыкновенны. На продажу их выставили только потому, что прежний владелец умер, и опекуны двенадцатилетнего наследника не видели смысла тратиться на их содержание, ибо для мальчика это слишком шикарный выезд, а пока он подрастет, лошади одряхлеют.

Герцогу пришлось выложить за них крупную сумму, потому что лошади пришлись по душе не ему одному, но теперь он убедился, что они стоили каждого пенни, которое он за них отдал.

Герцог проехал по улицам города, спустился к реке и выехал на дорогу, идущую к югу.

Оказавшись за городом, он пустил лошадей во весь в опор.

Они резво помчались, и герцог вновь подумал, что править упряжкой таких великолепных коней — приятнейшее занятие на свете.

Ему не давало покоя, что упряжка герцога гораздо лучше, чем его собственная, хотя за своих лошадей он заплатил не меньшую сумму.

Сэр Роланд терпеть не мог, когда люди моложе, чем он, обходят его в делах, в спорте или в выгодных сделках.

Он был баснословно богат и все свои миллионы нажил сам.

Поэтому сэр Роланд не любил людей, которым деньги и положение доставались просто так, по праву рождения.

Три года назад в обмен на крупное денежное пожертвование партии вигов он был произведен в рыцари.

На самом деле пожертвование было столь велико, что он частенько с неудовольствием думал, что эта честь обошлась ему слишком дорого.