|
И прежде всего я сам». – Слушаюсь. На этом Горст вышел обратно в непогоду, где его и поразила молния. До нее было рукой подать – вот она, осторожно ступает навстречу по раскисшей грязи двора. Ее улыбка на гнетущем фоне слякоти сияла как солнце. Даже, можно сказать, обжигала. В сердце полыхнуло, сладко обдав жаром кожу; перехватило дыхание. Месяцы, проведенные в разлуке, не сказались решительно никак. Он все так же отчаянно, безнадежно ее любил. – Финри, – прошептал он с благоговейным трепетом, как какое-нибудь заклятие, опрометчиво брошенное глуповатым чародеем из сказки, – какими судьбами? Мелькнул призрачный страх, что видение сейчас поблекнет, растворится, уйдет бесплотным образом истомленного воображения. – Да вот, взглянуть, где там отец. Он здесь? – Строчит приказы. – Как всегда. Она оглядела мундир Горста и приподняла бровь – темно-каштановую, почти черную, разделенную дождем на волосинки. – А вы, я смотрю, все в грязи играете. Духа не хватало даже на смущение. В ее глазах он был повержен. К влажному лицу Финри прилипли прядки волос. Жаль, что не он. «Я думал, на свете не было и нет ничего прекрасней, чем ты, но теперь ты еще красивее». Смотреть на нее он не осмеливался, и одновременно не осмеливался отвести взгляд. «Ты самая красивая женщина в мире – нет, во всей истории. Нет, ты вообще самое красивое, что было и есть. Убей же меня, убей меня сейчас, сию минуту, чтобы лицо твое было последним, что я вижу». – Вы… хорошо выглядите, – промямлил он. Она посмотрела на промокший дорожный плащ, до пояса заляпанный грязью. – Подозреваю, вы со мной не вполне искренни. – Да я… Я никогда не притворяюсь. «Я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю, люблю…» – А у вас, Бремер, все хорошо? Могу я называть вас Бремером? «Да ты можешь каблуками выдавить мне глаза – назови лишь снова меня по имени». – Конечно, да. Я… «Болен телом и душой, с уязвленной честью, ненавидящий мир и все в нем, я готов забыть все это, откинуть за ненадобностью, лишь бы ты была рядом». – У меня все хорошо. Она протянула руку, и Горст склонился поцеловать ее, как какой-нибудь сельский священник, которому выпала честь прикоснуться к одеянию святого… На пальце у Финри красовалось кольцо с синим сверкающим камешком. Внутри у Горста все оборвалось – так, что не продохнуть; впору рухнуть плашмя. Лишь неимоверным усилием воли он остался стоять. – Это… – прохрипел он. |
