— Думаешь, он там будет?

— Кто знает, может он давно там сидит и ждет.

— А если увижу, что тогда?

— Дашь мне знак.

— Но ты сказал — я тебя не знаю.

— Это ничего. Дать знак можно по-разному. Наденешь белую кепочку, и мне все станет ясно.

— А потом?

— Потом постарайся держаться между нами. Нельзя ему дать возможности где-то застать меня одного.

— Понял. А потом?

— Я выполню заказ. Затем разберусь с тем, кому заказали меня. Вернемся в Москву. Тут меня никто ждать не будет. Поэтому можно спокойно сделать шефа… И мы свободны, Серёня.

— Думаешь будет легко уйти?

— Проще, чем ты думаешь. Я как ушел из инкассации, меня в лицо кроме шефа никто не знает. Между нами двумя — тонкая ниточка. Кто первым по ней ножничками чикнет, тот и выживет. Шеф уверен, что это будет он…

— А ты?

— А мы, Серёня, постараемся, чтобы все было наоборот…

— Ну что, Семеныч, укатали тебя крутые горки? То-то ты, как я гляжу, в последнее время сбледнул с лица…

Понимающий человек в таком случае обязательно сказал бы:

— Замотался.

Черкесов не уронил марки, хотя ответ дал в редакции, более подходившей к его языковой выучке:

— Ишачу, Андрей Васильевич. Как папа Карло.

— Отдохнуть не хочешь?

Черкесов враз насторожился, напрягся как струна. Слово «отдохнуть» в русском языке достаточно многогранное. Саданут коленом под зад человеку на работе и говорят: «Ушел на заслуженный отдых». А вглядишься — выгнали его прочь и дело с концом. Или бывало на ринге, когда после коронного удара правой, опупевший вдруг соперник ложился на пол, тренер Иван Королев говорил Черкесу: «Пусть отдохнет, бедняга. Спешить тебе некуда».

Короче, много смысла в одном слове. А раз так, значит надо выяснить точно, какого рода отдых предлагается.

Ответил Черкес с полнейшей неопределенностью:

— Оно таки так, Андрей Васильевич, но опять-таки ежели…

— Что «ежели»? — Богданов поразился такой дипломатичности ответа.

— А вдруг по чрезвычайности обстоятельств во мне какая надобность возникнет?

Богданов засмеялся.

— Она уже возникла. Трехдневный отдых, Семеныч — это кайф. Прекрасный харч. Свежий воздух. Пейзаж…

— Море, — подсказал догадливый Черкес, — на пляжу сисястые девки…

— Ага, — без сопротивления согласился Богданов, — но в другой раз.

— А я-то, дурак, разогнался. Думал попал под статью заботы о человеке.

— Правильно думал. Поедешь в дом отдыха. Погужуешься, может как ты говоришь, там и сисястую найдешь. Чем черт не шутит.

— Это, я думаю, сверх программы. А что главное?

— Трудно с тобой стало, Семеныч. Слишком догадливым стал.

— Чья школа? — Черкес осклабился.

— Ладно, друг друга мы поняли. Завтра я тебе передам путевку. Поедешь на выходные дни в Марьино. Там одна фирма будет мочить своего батяню. Наводку я тебе дам. Самому акту ты мешать не должен. Но исполнителя сделаешь…

Рыжая тропинка тянулась вдоль кромки обрыва. Внизу, сжатая с обеих сторон зелеными берегами, текла Москва-река, в этих местах ещё относительно чистая, живая, не загаженная цивилизацией.

Неожиданно Чепурной почувствовал боль в груди. Он остановился, достал из заднего кармана брюк пластиночку с капсулами жидкого валидола.