— Губернатор скрылся. Наверняка кинулся прямиком в объятия своего короля. Кисара грозит прикончить тулийский гарнизон — две сотни мягких, как пудинг, человек, которые сдались к ним в плен. Если это произойдет, разве останется у нас хоть малейшая надежда договориться с Тулией? Ты слушаешь меня, Сидо?

— Да.

— Я просто вне себя. Ретка — единственная наша надежда.

— Да.

— Но что нам предпринять? Даже эта мифическая армия в горах… он отказался вызвать ее сюда. Сказал, если задействовать ее сейчас, начнется паническое бегство.

Последовала долгая пауза. Затем она спросила, не принести ли ему чего-нибудь. Он попросил вина, сказав, что воду пить преступно.

Я не собиралась слушать. Они меня вынудили. Когда разговор прервался, я снова прошла через гостиную, и он опять кивнул мне. Я поднялась наверх к себе, к горячей, как печка, кровати. И легла на нее.

Все это сумасшествие, этот мир и события в нем. Нет, я не хочу понимать. Не хочу учиться.

— Мадам просит вас спуститься и отобедать с ней.

Бледная смущенная горничная застыла в темном дверном проеме, будто привидение; она пришла позвать меня на какой-то химерический пир, одним богам известно на какой.

Меня разбудили так внезапно, что я позабыла, где нахожусь. В Кронии или в городе детства? И что за женщина меня зовет, Воллюс, бабушка Гурца или моя тетушка Илайива?

— Прекрасно, — произнесла я надломленным голосом лунатика.

Стоило мне выразить согласие, как я тут же все вспомнила.

Я вымылась пригоршней горячей, как кровь, воды, надела платье теплого розового цвета и причесала волосы.

Время обеда не было для Сидо чем-то постоянным. На этот раз уже стемнело, и стол накрыли во дворе, чего, как правило, не делали из-за великого множества бабочек, слетавшихся на свет, чтобы там же и умереть, иногда среди них попадались особи размером с птицу, с глазками на крыльях, — увидев их впервые, я окаменела от страха. Для защиты от кусачих насекомых жгли дымные смолы. Сидо лежала на своем диване. Одеваться она не стала и вышла к столу в халате из черного шелка. Но ее шею обвивало несравненной красоты ожерелье из изумрудов и рубинов — полная противоположность ее наряду. Оно походило на жуткий рубец из цветного стекла. Лучи света, исходившего от свечей, пронизывали ожерелье, отблески без устали скакали по навесу и по стенам и рассыпались среди призрачного нашествия насекомых, затмившего собой реальность.

Завидев меня, она тут же сказала:

— Вам нравится мое восхитительное украшение? Мне подарил его в наш медовый месяц Оберис. Мне говорили, что и у королевы в Тули не найдется ничего прекраснее.

Она распустила волосы. Они окутывали ее фигуру и в силу свойственного им гальванизма липли к коже и к шелку, струясь до самого пола.

Подали обед. Еда отличалась сухостью, даже яствам в доме Сидо недоставало влаги. Мы ели, как всегда, молча, но вина она пила больше, чем обычно.

Когда мы перешли к десерту, она отослала слуг.

Своими руками Сидо разделила апельсины на дольки и полила их сиропом из плодов рожкового дерева, а затем передала мне тарелку, словно крестьянка из какой-нибудь хижины. Возможно, когда-то она и была крестьянкой. Разве можно что-нибудь знать наверняка?

— Я выше вас, — сказала она, — и мои платья вам не подойдут, иначе я отдала бы их вам.

Я положила в рот кусочек апельсина. Она смотрела вдаль; казалось, ни малейшей мысли нет в ее взгляде и глаза у нее незрячие. Она за чем-то наблюдает, но что же ей видится? Наши скелеты?

— Ретка, — проговорила она. И, помолчав: — Зулас Ретка.

Потом она взялась за графин, который мы почти осушили, только она пила больше меня, и наполнила наши бокалы. В вине плавали красные ягодки и веточка аниса.