Поверх этого шара торчала шевелюра из светлых волос, искусно завитых, как у юной девушки; их можно было бы принять за парик, если бы не их живая заселенность. В качестве одежды пузырь выбрал тулийскую военную форму гигантских размеров; мне не удалось определить, какие на ней знаки различия, синева местами вылиняла пятнами, а кое-где покрылась следами съеденного.
Бочком подобравшись поближе к столу, гном застыл на месте, жуткий прислужник распухшего повелителя.
Начальник покопался в бумагах на столе, приподнял палец — собственно говоря, уже и не палец, а целую колбасу — и ткнул им в меня.
— Вы — любовница Завиона?
Этот высокий голос принадлежал как бы не мужчине, не женоподобному существу, а лишенной всякой женственности женщине. Карикатура.
— Да.
— Так вы признаетесь в этом теперь? Мне кажется, поначалу вы проявили большую скрытность. Хотите сказать мне что-нибудь еще?
— Я не повинна ни В одном преступлении, совершенном против королевства Тулия.
— Вероятно, вы не прочь узнать кое-какие новости, — сказал он.
Я стояла перед ним со связанными руками, мне оставалось лишь покорно выслушать все, что он пожелает мне сообщить.
— Человек по имени Ретка схвачен толпой в Эбондисе. Жители города открыли ворота и выдали главных зачинщиков мятежа тулийским войскам. Возможно, в ответ на их действия король проявит снисходительность. Некий Оберис — вам доводилось слышать это имя? — сыграл определяющую роль в принятии такого решения.
Чудовищная судорога, не причинив боли, свела мне тело и словно пронзила насквозь чрево, будто якорь удерживающее во мне тяжесть. Пронзить его и отступиться. Пострадает ли от этого зародыш? Не стану ничего подсказывать начальнику Дома Ночи. Пусть привносит детали по собственному усмотрению.
— Ретке не приходится рассчитывать на милосердие, — сказал начальник. Он долго смотрел на меня блестящими сощуренными глазками, а потом добавил: — Как и всем вам.
Но он так и не упомянул о Фенсере Завионе. Значит, он ничего о Фенсере не знает. Фенсера не схватили.
Возможно, и Ретка… что стоит соврать этому тулийцу, засевшему в крепости на Китэ?
— Позвольте осведомиться, какое впечатление произвели на вас эти известия? — спросил начальник.
— Почему вас интересует мое мнение?
— Милая дама, вы слишком дешево себя цените. Неужели у вас не найдется полезных для короля сведений?
— Ни малейших.
— Я склонен полагать, что вы сказали правду, — медленно проговорил он. — Сеть расползается все шире, и все вы попадетесь в нее рано или поздно. Судебная процедура изрядно упрощена. К чему свидетельства против людей, которые сами обрекли себя на казнь? — Даже тень какого-либо выражения не проскользнула по гладкому пузырю, его лицу. Глаза его почти не двигались, он вроде бы ни разу не моргнул. — Я мог бы повесить вас хоть завтра, — сказал он, — или прямо сегодня.
Внутри меня ничто не отозвалось на его слова. Неужели я ему не верю?
Гном заерзал на месте, и начальник повернулся на несколько дюймов в его сторону, казалось, что его тело — монолит.
— Что?
— Надо бы уговорить ее, — сказал гном.
Начальник улыбнулся в ответ. Я и не предполагала, что такое возможно, но щеки его поползли вверх, а глазки на секунду накрыла приливная волна плоти.
— Нет. Твои навыки, которые так пригодились в прошлых случаях, тут ни к чему. Откуда ей знать что-либо важное?
Они стали обсуждать, насколько эффективны окажутся пытки.
Но и это не произвело на меня впечатления.
— Видишь, — сказал начальник, — она и теперь молчит. |