– И мне раньше так казалось, но теперь, когда приходится день за днем глядеть на черное… Что ж, думаю, некоторое разнообразие бы не помешало. Зеленые поля… капельки цве́та… как их Кельсер называл?

– Цветы́, – подсказал Сэйзед. – Ларста писали о них стихи.

– Да. Будет хорошо, когда они вернутся.

– Вернутся?

– Ну, Церковь Выжившего учит, что Вин однажды очистит небо от пепла, а воздух от тумана. Думаю, раз уж ей придется этим заняться, могла бы заодно вернуть растения и цветы. Сдается мне, это был бы подходящий поступок для женщины.

Сэйзед со вздохом покачал головой:

– Лорд Бриз, я понимаю, что вы просто пытаетесь воодушевить меня. Однако мне весьма трудно поверить в то, что вы приняли учение Церкви Выжившего.

Бриз поколебался. Потом на его лице появилась улыбка.

– Перестарался немного, да?

– Чуть-чуть.

– С тобой все непросто, мой друг. Ты настолько остро воспринимаешь прикосновение к эмоциям, что я почти не могу пользоваться алломантией, а в последнее время ты стал такой… ну, совсем другой. – Голос Бриза вдруг сделался мечтательным. – И все-таки было бы здорово увидеть зеленые растения, про которые все время говорил наш Кельсер. После шести месяцев пепла вполне можно хотя бы захотеть поверить в них. Наверное, этого достаточно для старого лицемера вроде меня.

Безнадежность, овладевшая Сэйзедом, едва не заставила его язвительно отметить, что простой веры недостаточно. Мечты и вера ничего ему не дали. Они не могли изменить тот факт, что растения умирали и мир двигался к своему концу.

Борьба потеряла смысл, потому что смысла не было во всем остальном.

Усилием воли Сэйзед отогнал подобные мысли. Иногда он переживал, что превратился в меланхолика. Но бо́льшую часть времени, к несчастью, даже собственная склонность к пессимизму его не волновала.

«Ларста, – сказал он себе. – Сосредоточься на этой религии. Надо принять решение».

Комментарии Бриза заставили Сэйзеда призадуматься. Ларста очень много внимания уделяли красоте и искусству, которые считали божественными. Но если божественность имела хоть какое-то отношение к искусству, тогда ни один бог никак не мог быть связан с тем, что происходило в мире. Пепел, уныние, гнетущий пейзаж… это не просто «банально», как выразился Бриз. Это совершенно безвкусно. Тускло. Монотонно.

«В религии нет истины, – записал Сэйзед в нижней части листа. – Наблюдаемые события прямо противоречат учению».

Он развязал папку и убрал туда лист, еще на шаг приблизившись к завершению своего труда. Террисиец видел, как краем глаза за ним наблюдает Бриз – гасильщик любил секреты. Сэйзед сомневался, что он будет так уж впечатлен, если узнает об истинной сущности этой работы. Как бы там ни было, хранитель хотел лишь одного: чтобы Бриз позволял ему оставаться в одиночестве, когда наступало время для работы.

«Мне не следовало быть с ним таким резким», – подумал Сэйзед.

Он знал, что гасильщик по-своему пытается ему помочь. Бриз изменился с момента их первой встречи. Когда-то – несмотря на редкие проблески сочувствия – он и в самом деле был грубым, эгоистичным манипулятором, которым теперь лишь притворялся. Сэйзед подозревал, что Бриз присоединился к компании Кельсера не ради желания помочь скаа, а из-за вызывающего плана, не говоря уже о богатом вознаграждении, которое пообещал ему Кельсер.

Вознаграждение – атиумный запас Вседержителя – оказалось выдумкой. Взамен Бриз получил нечто другое.

Внезапно террисиец заметил, что впереди кто-то движется сквозь пепел.