– С чего это вдруг? Он болен?

– Его напугал барсук.

Начальник ответил не сразу, и Иенсен привычно ловил ухом его прерывистое дыхание.

– Думаю, что это было не так уж серьезно. Во всяком случае, сегодня рано утром шеф вместе с издателем улетели на какой‑то заграничный конгресс.

– И что же?

– Я звоню вам не поэтому. Скорее, для того, чтобы сообщить, что ваши тревоги подошли к концу. Материалы следствия у вас оформлены?

Иенсен полистал протоколы.

– Да.

– Прокурор занялся этим делом в срочном порядке. Его люди приедут за арестованным минут через десять и переведут его в дом предварительного заключения. Вы передадите с ними все донесения и протоколы допросов.

– Понял.

Как только преступником займется прокуратура, вы можете закрыть дело, поставить галочку в календаре и выкинуть эту историю из головы. И я тоже.

– Понял.

– Вот и хорошо. Ну, до свиданья, Иенсен.

Из прокуратуры приехали точно в назначенное время. Иенсен стоял у окна и видел, как вывели арестованного. На нем были та же велюровая шляпа и серое пальто. Держался он вполне непринужденно: идя к машине, с любопытством оглядывал цементированный двор участка. Но ничего интересного во дворе не было – только шланг, да ведра, да двое полицейских в ярко‑желтых комбинезонах.

Оба конвоира относились к своей задаче донельзя серьезно. Они не надели на арестованного наручники и не взяли его за руки, но вплотную зажали с обеих сторон. И еще Иенсен заметил, что один из них все время держит руку в кармане. Не иначе новичок.

Иенсен продолжал стоять у окна, хотя машина давно уехала. Потом он сел за стол, достал блокнот и перечитал свои заметки. В нескольких местах он надолго задерживался или возвращался к уже прочитанному.

Когда стенные часы одиннадцатью короткими звонками напомнили ему о времени, он отложил блокнот в сторону и минут десять, не меньше, рассматривал его. Затем он положил блокнот в коричневый конверт, а конверт запечатал и, надписав на оборотной стороне номер, сунул его в нижний ящик стола.

После этого Иенсен пошел в буфет, механически отвечая по пути на приветствия подчиненных. Он заказал стандартный завтрак целиком, получил тесно уставленный поднос и прошел к угловому столику, который всегда за ним числился. Завтрак состоял из трех ломтиков колбасного фарша, двух обжаренных луковиц, пяти разваренных картофелин и кудрявого салатного листа. Сверху все это было полито густым и клейким молочным соусом. Далее, к завтраку полагалась бутылка пастеризованного цельного молока, четыре куска черствого хлеба, порция витаминизированного растительного жира, плавленый сырок, стакан черного кофе, скользкий пряник с сахарной корочкой и джемом.

Он ел медленно, жевал тщательно, с таким отсутствующим видом, словно весь этот прием пищи не имел к нему решительно никакого касательства.

Разделавшись с завтраком, он долго и старательно ковырял в зубах. А потом некоторое время сидел неподвижно, выпрямившись и сложив руки на краю стола. Казалось, он никуда не смотрит, и те, кто проходил мимо, не могли поймать его взгляд.

Через полчаса он вернулся в свой кабинет и сел за стол. Просмотрел обычные сообщения – о самоубийствах, об алкоголиках; наугад извлек из кучи донесений одно, пытался прочесть его внимательно, но дело не клеилось.

Пот лился с него ручьями, мысли разбегались, не поддаваясь контролю, а это с ним бывало редко.

Завтрак оказался непосильной нагрузкой для его желудка. Иенсен отложил донесение, встал, пересек коридор и открыл дверь уборной.

Он притворил за собою дверь. Его вырвало. Он стоял спиной к двери и думал, что в любую минуту сюда может кто‑нибудь войти и выстрелить ему в затылок. Если у вошедшего хороший револьвер, выстрел разнесет голову, он, Иенсен, повалится лицом на унитаз, так его потом и найдут.