— Потребовалось время, золото и жизни четверых хороших людей. Но все же мразь, которую ты нанимаешь, вывела на след. Оказывается, ты строишь красивое поместье на севере, вдали от этой свалки. Строишь на крови. Неужели ты думал, что я забуду про убийцу моей дочери?

Человек закашлялся — в горле запершило от сладких благовоний, которые он использовал, чтобы заглушить запах тления.

— Это не мой нож…

— Конечно, ты просто приказал. Кто назвал тебе имя? Кто заплатил тебе? Я все равно узнаю, но назови его перед свидетелями, чтобы я мог совершить правосудие.

Они долго смотрели друг другу в глаза: взор убийцы упал на клинок, который Помпей небрежно держал в руке. Девочки перестали плакать и смотрели на отца. Они не понимали, какая опасность нависла над ними, и в их взглядах было столько надежды, что ему захотелось рухнуть на колени и крикнуть, что они ни в чем не виноваты. Даже его недуги их не тронули. Он знал, что без их заботы, без теплых ванн и ухода за разлагающейся плотью он давно ушел бы в мир иной. Зараза к ним не приставала, кожа оставалась чистой, хотя они покрывали ее грязью, чтобы уберечься от хищников, рыскающих по темным переулкам. Кто позаботится о девочках, когда его не станет? Он знал Помпея достаточно хорошо, чтобы понять: его жизнь кончена. После смерти дочери в сенаторе не осталось жалости, если только он раньше знал, что это за чувство.

— Отпусти моих дочерей, и я поговорю с тобой, — прохрипел убийца, умоляюще посмотрев в глаза Помпея.

Негромко фыркнув, сенатор протянул руку, схватил младшую из девочек за волосы и подтащил к себе. Другой рукой он полоснул ее ножом по горлу и бросил извивающееся тело себе под ноги.

Крик девочки слился с воплем отца, который дергался как безумный, пытаясь вырваться из рук крепко державших его людей Помпея. Затем он безвольно обвис и зарыдал.

— Теперь ты все понял, — произнес сенатор.

Он вытер лезвие, зажав его меж двух пальцев, и кровь тяжелыми каплями упала на земляной пол.

Помпей терпеливо ждал, пока убийца справится с душившими его рыданиями.

— Возможно, вторая останется жить. Спрашиваю в последний раз. От кого ты получил золото?

— От Катона… Катон… он заказывал через Антонида. Это все, что я знаю, клянусь.

Помпей повернулся к окружавшим его солдатам.

— Вы слышали?..

Воины мрачно кивнули.

— Значит, здесь мы закончили.

Помпей направился к двери. Только пятна крови на его ладонях говорили о том, что он принимал участие в этой расправе.

Выходя из дверей в переулок, сенатор бросил через плечо:

— Убейте обоих. Девчонку — первой.

— Он в сознании? — спросил Юлий.

В комнате стоял тошнотворный запах; Тубрук неподвижно лежал на постели, покрытой пятнами крови, сочившейся из его ран.

Перед тем как сюда войти, Цезарь утешил дочь и осторожно разнял маленькие руки, обнимавшие его за шею. Она снова заплакала, но Юлий не хотел брать ее с собой в следующую комнату смерти, и Клодия позвала молодую рабыню, чтобы та позаботилась о девочке. Юлия охотно пошла к ней на руки, и Цезарь понял, что именно эта невольница ухаживала за ребенком в последние страшные дни.

— Он может прийти в себя, если ты с ним заговоришь, но ему недолго осталось, — произнесла Клодия, заглядывая в комнату.

Женщина сказала эти слова спокойно, словно знала наверняка.

На мгновение закрыв глаза, Юлий вздохнул и вошел в помещение.

В положении тела старого гладиатора, лежавшего на спине, чувствовалось что-то неестественное. Грудь покрывали свежие швы. Он вроде бы спал, но его била дрожь, и Юлий подтянул одеяло повыше, накрыв умирающего.